Марк Азов - Визит Джалиты

Из рубки выволокли солдата. Он был раздет и связан собственным ремнем, вращал белками глаз и, задыхаясь, мычал: рот был законопачен промасленными концами.

Однорукий вытащил кляп:

- Говори: какой он был?

- Черный.

- Негр, что ли?

- Черный, а там темно, как в преисподней.

- Ладно. Выудим труп - разберемся, - буркнул Гуров и повернулся к греку: А может, вы нам расскажете, кто у вас побывал в гостях?

Грек вместо ответа снял феску и перекрестился, глядя на море. Там плавало нефтяное пятно, будто утонул не человек, а подводная лодка.

Однорукий дернул его за рукав:

- Прошу, господин Михалокопулос.

- Не понимаю.

- Вы арестованы.

Гуров быстро сунул руку за широкий пояс грека и вытащил кривой турецкий ножик.

По дырявым мосткам застучали бутсы. Гуров с подручными уходил, уводя арестованного. Все смотрели только на грека, а если бы поглядели вниз, увидели бы сквозь щели мостков среди желтой пены и плавающего мусора запрокинутое лицо. Глаза у беглеца были открыты, он видел подбитые гвоздями подошвы, желтые краги Гурова и туфли господина Михалокопулоса...

"НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ БЕЖИТ"

Обычно Гарбузенко устраивал баню по субботам и тогда же - постирушку. Но сегодня он изменил своим обычаям: в пятницу среди бела дня искупался в ночвах - деревянном корыте и уже заодно вымыл Весту. Купая, он с ней беседовал:

- Ты когда-нибудь бачила такого дурня? Все люди приходят домой скрозь калитку, а он через забор. Это раз. Второе: все люди сперва стирают - потом выкручивают. А он с себя все снял, выкрутил - потом уже выстирал. И повесил сушить не на солнышке, как все люди, а в темном сарайчике. Такой дурень... Хотя и не дурее за других людей. Человек прыгнул в море - они и стреляют в море. А зачем человеку плыть в море, когда он может плыть до берега? Глупо и не умно. Что, нельзя поднырнуть под днище и вынырнуть под мостками? Воно же не пароход, что под него не поднырнешь. Воно такое же корыто, как это, только заместо собаки в нем дизель стоит. - Гарбузенко задумался. - Слухай! А что, если в случае чего мы скажем, что я ремонтировал дизель? Га? Я ж таки правда ремонтировал дизель на "Джалите", когда они пришли... А что я еще там делал, кого интересует? Да-а.... но почему тогда прыгнул в море, если только ремонтировал дизель? Что бы ты ответила на такой вопрос, если бы тебя спросили? Измазался в мазуте - хотел помыться?..

Может, Веста и нашла бы что ответить, если бы ее спросили, но странный посторонний звук прервал монолог Гарбузенко. Это было кваканье автомобильного клаксона. Поспешно вытерев руки, Гарбузенко стащил с вешалки парадный бушлат, оставшийся еще от морской службы, мичманку и выскочил на улицу.

У дувала, под гарбузенковской вывеской, стоял открытый автомобиль с красными кожаными сиденьями, никелированными фарами, откинутым гармошкой верхом. Местная пацанва густо облепила авто.

На грушу клаксона жал офицер в кожаном реглане. На флотской фуражке красовались автомобильные очки.

- Вы не тот, за кого себя выдаете, Гарбузенко, вы не механик, - офицер вышел из машины и рукой в огромной перчатке приподнял капот. - Это, по-вашему, ремонт?

Пацанва, открыв рты, разглядывала автомобильные внутренности.

- Киш! - прикрикнул Гарбузенко. - Саранча! - захлопнул капот и сел в машину вслед за офицером. - Дайте газ. Проверим клапана.

Машина поехала, пацаны побежали сзади, но скоро отстали...

- Так кто кого поймал, Вильям Владимирович? - улыбнулся Гарбузенко. Может, я нарочно того-сего не докручиваю, чтоб вы приезжали.

- Получается: я, офицер морской контрразведки, у вас на побегушках?

- Не у меня, а у своего автомобиля... По-моему, стучит во втором и третьем цилиндре...

Автомобиль выехал на набережную, стал пробираться среди телег с военными грузами, пугая клаксоном лошадей. О чем еще говорил Гарбузенко, расслышать в уличном шуме и грохоте было невозможно. Но чем больше он говорил, тем больше мрачнел его собеседник.

ДОПРОС

Автомобиль остановился у особняка в стиле провинциального модерна.

- Займитесь клапанам", - сказал старший лейтенант, - а я поговорю с Гуровым.

Гарбузенко откинул капот, стал копаться в моторе, а старший лейтенант прошел в кабинет Гурова, громадный, с модерными окнами разной величины и формы. Посреди кабинета на паркетном полу с виноградным орнаментом стояла кухонная табуретка. На табуретке сидел грек, господин Михалокопулос.

- А-а, Дубцов! - обрадовался Гуров. - Ты-то мне и нужен. Ты ведь еще в восемнадцатом году служил в морской контрразведке. Ну-ка взгляни. Узнаешь? Выдает себя за грека. Присмотрись. Хорошо, что я еще не успел разбить ему морду.

- Вы будете извиняться перед турецкий консул! - возмутился грек.

- А-а! Он турок!

- Он такой же турок, как и грек! Французский матрос - вот он кто! В восемнадцатом был арестован вами же, морской контрразведкой, в Одессе за большевистскую агитацию на французском транспорте.

- Не помню, чтобы мы арестовывали французов из экспедиционного корпуса.

- Да какой он француз?!

- Уже и не француз?

- Он болгарин!

- Еще и болгарин?

- Среди матросов французского транспорта были болгары, тебе ли не знать. И этот - болгарин, без дураков, натуральный. - Гуров усадил Дубцова на диван, такой же громадный, как все в этой комнате, и уселся рядом. - Поздравь меня, Виля, я жар-птицу поймал. Это Райко Христов - болгарский коммунист, моряк по профессии. Большевики его используют как связного между бюро Коминтерна в Константинополе и Крымревкомом.

Грек схватился за голову и закачался на табурете:

- Если вы не доверяете документы, спросите турецкий консул!

- Как раз документам я и доверяю, - Гуров повернулся к Дубцову. - С последним рейсом "Спинозы" приезжал один человек из Константинополя - там видели Райко Христова с документами на имя грека Михалокопулоса, - Гуров наклонился к арестованному. - Эти документы ваш смертный приговор! - Гуров снова подсел к арестованному. - Поэтому буду с вами откровенен, мертвые ведь умеют хранить секреты: у нас в контрразведке пытают зверски. Так что уж лучше не тянуть с ответами. Кто прятался в трюме "Джалиты", когда мы пришли с обыском?

Дубцов встал с дивана. Настроение у него было препаршивое.

- До чего вы мне надоели... оба, - сказал он. - Никакой он не болгарин, не грек, не француз, а самый элементарный русский.

Гуров обиделся:

- Ну знаешь, Виля... Чтобы так говорить, надо...

- Уметь читать. На нем написано. - Дубцов шагнул к арестованному. - Руки! Руки на стол!

На каждом пальце растопыренной пятерни можно было различить старую татуировку - шалость детских лет, крохотные зеленые буковки: "г", "р", "и", "ш", "а".

- Гриша, - прочитал Гуров.

- Гриша, - повторил Дубцов, - а не Ксенофонт и не Райко.