Александр Широкорад - Франция. История вражды, соперничества и любви

Кутузов же демонстративно засыпает на Военном совете, под равномерное чтение Вейротера: ...первая колонна марширует... вторая колонна марширует...

Михаил Илларионович прекрасно знает: завтра сражение будет проиграно, и хочет, чтобы генералы запомнили его громкий храп. А через 60 лет благодаря роману Льва Николаевича об этом храпе узнает весь мир.

В ходе турецкой войны (1806—1811 гг.) Кутузова 7 апреля 1811г. назначили командовать Молдавской армией. Обстановка на театре военных действий сложилась крайне неблагоприятно. Войск в армии было мало, их основная часть была сосредоточена на западной границе на случай войны с Наполеоном. У Кутузова числились 46 тысяч солдат, разбросанных по Дунаю на тысячекилометровом фронте, от Черного моря до крепости Видин. А под командованием великого визиря Ахмет-паши было свыше 70 тысяч солдат. Тем не менее Кутузов серией маневров окружает армию Ахмета, высадившуюся на левом берегу Дуная, у Рущука. Часть турок бежали вместе с визирем, а остальные стали умирать буквально тысячами.

25 октября 12 тысяч турок сдались русским. Еще 2 тысячи больных Кутузов велел отвезти на судах русской речной флотилии на правый берег и передать визирю. В турецком лагере насчитали 2 тысячи людских и 8 тысяч конских трупов.

В Бухаресте Кутузов воевал на два фронта — с турками и с царем. Александр I задергал командующего мелкими придирками, тому без царя и плюнуть нельзя было. Так, например, летом 1811 г. на Дунае были очень холодные ночи, много солдат простудились. Ясно, надо одеться потеплее, например, поменять летние штаны на суконные зимние. Чье это дело? Очевидно, ротного командира, ну, в крайнем случае, командира полка. Так нет! Кутузову лично пришлось обращаться к царю, чтобы солдатам штаны сменить. Пока шел запрос, пока Александр I думал над столь важной проблемой, пока шло обратно высочайшее повеление, пришла осень.

Царь требовал от Кутузова при заключении мира с турками добиться от османов военного союза против Наполеона или разрешения на пропуск русских войск через турецкую территорию к французским владениям в Иллирии. Кутузов прекрасно понимал, что война с французами будет не наступательной, а оборонительной и на русской территории, и поэтому на переговорах с турками даже не заикался о бредовых планах Александра.

5 мая 1812 г. были подписаны предварительные условия мирного договора. А на следующий день в Бухарест явился новый главнокомандующий армией, адмирал А.В. Чичагов. Тот самый адмирал, который через полтора года упустит Наполеона на Березине. А Кутузова царь фактически уволил из армии и назначил в Госсовет: сборище престарелых маразматиков — генералов и сановников.

7 августа 1812 г. Александр вызвал к себе Михаила Илларионовича и лично назначил его главнокомандующим. Кутузов, приняв назначение, уже вышел из кабинета царя и затворил за собой дверь, как вдруг вернулся и сказал: «Mon maitre, je n'ai pas un sou d'argent!» («Хозяин, у меня деньжат ни копейки!») Александр тут же пожаловал ему 10 тысяч рублей. Выйдя от него вновь, на этот раз уже окончательно, Михаил Илларионович не преминул тут же задушевно рассказать это происшествие дежурному офицеру при императоре, графу Комаровскому: «Дело решено, я назначен главнокомандующим армиями, но, затворяя дверь кабинета, я вспомнил, что у меня ни полушки нет денег на дорогу. Я воротился и сказал»... — Тут Кутузов точно процитировал себя по-французски. — «Государь пожаловал мне 10 тысяч рублей».

Замечу, что по-французски к монарху обращались «сир», а «мон мэтр» — к трактирщику.

И Кутузов поехал спасать отечество. В этом благородном труде ему постоянно помогали два-три симпатичных безусых казачка. Генерал Беннигсен написал из Тарутина донос царю, что «Кутузов оставляет армию в бездействии и лишь предается неге, держа при себе молодую женщину в одежде казака». (Беннигсен знал только об одной.)

Ряд авторов утверждают, что царь поставил Кутузову единственное условие — ни при каких обстоятельствах не заключать мир. Вполне вероятно, но документальных подтверждений этому нет.

Кутузов с большим уважением относился к Наполеону как к полководцу. Как-то офицер Данилевский, сочиняя очередную листовку для французских солдат, употребил нелестное выражение по адресу Наполеона. Кутузов прервал его и строго заметил: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших людей? Уничтожь неуместную брань!»

При приезде из Петербурга племянник спросил фельдмаршала: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?» — «Разбить? — ответил Михаил Илларионович. — Нет, не надеюсь разбить! А обмануть — надеюсь!»

Когда 29 августа отступающая русская армия пришла в Царево-Займище и тут узнала, что Александр сменил Барклая и назначил главнокомандующим князя Кутузова, Барклай был потрясен и унижен этим актом. «Если бы я руководим был слепым, безумным честолюбием, то, может быть, ваше императорское величество изволили бы получать донесения о сражениях, и, невзирая на то, неприятель находился бы под стенами Москвы, не встретя достаточных сил, которые были бы в состоянии ему сопротивляться», — писал Барклай царю.

Кутузов, явившись в Царево-Займище, сейчас же назначил Барклая командиром той части армии, какой Барклай командовал до Смоленска, а Багратиона — начальником той самой армии, какой он до сих пор командовал.

Встав во главе армии, Кутузов оказался в труднейшем положении. Торжественная встреча, молебен, привоз иконы Смоленской чудотворной Богородицы, «как с этакими молодцами отступать?» и т.д. — это с одной стороны, а с другой — немедленный его приказ отступать из Царева-Займища на Гжатск и далее. С одной стороны: «Москва — это еще не Россия», «лучше потерять Москву, чем армию и Россию», и т.д. — все эти афоризмы Кутузова, а с другой — ряд изумительных фактов, кричаще противоречивых. «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы», — заявляет он Тормасову

Только что войдя с армией в Гжатск и уже распорядившись о дальнейшем отступлении, он пишет Ростопчину, который в страшной тревоге и волнении хочет добиться ответа о предстоящей участи Москвы: «Не решен еще вопрос: потерять ли армию или потерять Москву? По моему мнению, с потерей Москвы соединена потеря России». Это — до Бородина. А после Бородина, с одной стороны, Военный совет в Филях, оборванный Кутузовым словами: «Приказываю отступление», — то есть приказываю отдать Москву неприятелю, а с другой — в тех же Филях, в тот же день, но до совещания, когда Ермолов заметил, что удержаться на этих позициях нельзя (и что, значит, нужно уходить за Москву и отдать ее), Кутузов, пишет Ермолов, «взял меня за руку, ощупал пульс и сказал: "Здоров ли ты?"», то есть самую мысль отдать Москву без нового боя он считал как бы безумием. В итоге никто до последней минуты не мог при всех усилиях понять, чего же хочет Кутузов.