Владислав Реймонт - Последний сейм Речи Посполитой

Гусары! Гусары!

Трепетом обдало души! Сотня сердец забилась, сотня рук легла на эфесы сабель.

Впереди - генерал Ходкевич, конь чубарый под ним, весь в мыле, лес крыльев шумящих, на ветру плещется знамя, сверкают наконечники пик, звенят кольчуги.

Гудом гудят, как буря, мчатся, как вихрь... Вот стали стеной... Неустрашимо глядят непреклонные, верные очи... Блестят эмблемы, фыркают кони; кто-то тихо вздыхает, несется ввысь пламенный шепот последних молитв...

Вдруг: "Бей, руби!" - прервал тишину оглушительный крик.

Заулюлюкал свирелей неистовый хор. Налетел ураган. Скрестились могучие пики, разлетелись обломками... Грудь встретилась с грудью, звякнули латы, бьют уж с размаху мечи, словно молоты, полыхают, как молнии, рубят, разят, точно громы небесные... Стоны... предсмертные хрипы...

Рявкнула медная жесть знойным рокотом битвы; брякают бубны, валторны гудят протяжно, как пушки, скрипки взвывают свистом тысячи сабель, свирели пронзают штыками отрывистых взвизгов, барабаны врываются в хаос сухой короткой дробью, точно треск самострелов...

Над всем оглушительный гул; все мечется в бешеной схватке, клубится, пьянея от крови, убийства, безумства... И только откуда-то бас с неизменным упорством рявкает злобно, не зная пощады:

- Бей, руби! Бей, руби! Бей, руби!

В первой паре танцевал Сиверс с пани Ожаровской.

Вдруг под самые своды ударила громкая песнь торжества, песнь победы! Зашумели столетние липы, гремят в воздухе "виваты", трясется старый помещичий дом, заревом окна горят. Кровь играет, руки жаждут ответной руки, сплетаются в жгучем объятии любовные взгляды, сердца пенятся радостью, словно кубки с вином, души рвутся вперед, страсть увлекает в безвестный простор...

Эй, как чудесно, как радостно жить! Э-эй!

В ладоши, любезные гости, бейте в ладоши!

Захлопали хором в ладоши, набок клонятся головы, со свистом шуршат в воздухе женские юбки, то тут, то там звонко притопнет бойкий каблук, трепыхнется рукав кунтуша, брякнет сабля в нарядных ножнах... Реверансы... Галантный поклон в ответ на поклон... На колени пред дамой... Крутой поворот - страстные взгляды, немые признанья, нежданные слезы - и полонез несется, извивается, блещет огненной лентой вкруг залы в море огней, красок, оглушительных звуков оркестра, который уже пошаливает, пререкается, затянет вдруг веселый припев, порезвится, поозорничает, брызнет смехом, порой оборвет цинично, порой повеет грустью и все усладней заколышет чарами упоения и забытья.

В первой паре танцевал Сиверс с пани Ожаровской.

- Ну, как веселишься? - спросил Воина, подсаживаясь к Зарембе.

- Как в театре! Вся Речь Посполитая танцует передо мною.

- Скорее вся польская сволочь с сановным покровителем во главе.

- Не вижу только Ожаровского.

- Герой гетман поехал в Петербург. Может быть, хлопотать там о более щедрой награде за сокращение армии. А может быть, только из дружбы к делегации, отправившейся из оторванных воеводств, чтобы выразить верноподданнические чувства царице.

- Их заставили это сделать...

- Не совсем. Но наши магнаты так любят царские прихожие!

- С кем танцует Пулаский? - спросил Север, глядя на танцующих.

- С генеральшей Дуниной. Ничего, может спокойно веселиться... Ее муж держит ведь под пушками Гродно и всех нас. Имеется здесь несколько таких же "военных" дам. Общество избранное.

- А пани подкоморша нашла себе прекрасного танцора.

- Граф Анквич. Первейший говорун в сейме и, пожалуй что, первейшая голова, но и первейший, бесспорно, в Польше взяточник. Полторы тысячи дукатов в месяц получает от царицы и большие виды на будущее. Тайный советник Сиверса! - шептал на ухо Зарембе Воина. - Это его голове, изобретательности и проискам обязаны мы семнадцатым июля. Можешь себе представить, что за персона!

- В самом деле, необыкновенная! - поддакнул Север, пожирая Анквича глазами.

- Погоди, прочитаю тебе целый синодик с характеристиками - знаю его наизусть. За Анквичем шествует еще лучший, Миончинский. Сам ад выплюнул этого негодяя из глубочайших своих закоулков. Картежник, пьяница, убийца из-за угла. Тысяча дукатов в месяц и право безнаказанного грабежа, где только удастся. Ненасытная глотка, дырявый карман и червивая совесть. Всегда готов на самую большую подлость. А так, помимо этого, непревзойденный собутыльник, обворожительный гуляка, циник и первейший остряк в мире. Доверенный Игельстрема, провел по его указке последние выборы в Северной Польше, конечно, за особую приплату. Танцует в паре с пани Залуской, дамой сердца своего патрона и друга, хлопочущей сейчас о казначейской должности для мужа. Вполне подходящая пара. Черту большая будет от них утеха.

- Скорее бы их на потеху палачу, - процедил Заремба сквозь зубы. Но тотчас, чтоб затушевать эти слова, прибавил: - А вон того, что за ними, я откуда-то знаю.

- Белинский - председатель сейма. Тысяча дукатов в месяц на руки и столько же продуктами, квартирой и любовницами. Честное слово! Бокамп вынужден давать ему каждый день кормовые, иначе ему нечего было бы есть и негде жить. Все проигрывает. От Коссаковских тоже выуживает немало. И тут стрижет и там бреет.

- А тот рыжий - Мошинский? Весь в бриллиантах!

- Да, это наша "драгоценность", граф Фредерик. Думает, вероятно, что под дорогими каменьями не виден будет его горб и лисья морда.

- Помощник командира нашей юнкерской школы... Но я с трудом его узнал, - ужасно постарел. Этот, я думаю, ни у кого не на содержании? Чересчур сам богат!

- Богатый, бедный - какое это имеет значение? Берет тот, кому дают. Не дают даром, ради чьих-нибудь прекрасных глаз. Этот, конечно, деньгами не берет, но так себя ценит, что, если ему помахать перед носом канцлерством, сделает, чего от него ни потребуют. Пока что уже чванится табакеркой с портретом императрицы, которую получил за договор. Честолюбивый субъект. Холодный, как камень, и жадный, как торгаш. Очень при этом образованный, и не за страх, а за совесть работает для Семирамиды и для Речи Посполитой! Имеет две слабости: любит блеснуть уменьем танцевать и с увлечением коллекционирует драгоценные каменья. Посмотри, как усыпан ими, - совсем как Люлли! Одни запонки стоят не меньше пятидесяти тысяч дукатов. А эта, что трясется так потешно с ним рядом, точно корзинка у мужицкой телеги, это генеральша Раутенфельд. Генерала сам скоро узнаешь и "полюбишь". Он следит за порядком в сейме, присутствует на заседаниях с зажженным фитилем от пушек. А посему пользуется "пламенным" почтением у публики.

- Мадам, однако, похожа на обозную маркитантку. Продолжай, продолжай, я тебя слушаю с неослабевающим восторгом.

- Да, да, не жалей восторгов! - ехидно усмехнулся Воина. - До конца еще далеко. Видишь вон того, в зеленом фраке и золотистом жилете? Это литовский гетман, Забелло. Может быть, он тебе знаком. Разреши мне во всяком случае представить тебе: глазки, полные кротости, лицо добряка и походка голодного волка. Достойная персона! Ограбил родного брата и пустил его по миру. Дело прогремело на всю Речь Посполитую. Креатура Коссаковских и советчик во всяких грабежах и насилиях. Чтоб ты проникся еще большим почтением к гетману, расскажу тебе, что это он продал распущенную брацлавскую бригаду Кречетникову. Пока говорят об этом шепотом, но известно уже довольно громко, как он ловил с казаками рядовых солдат и брал за них по пять целковых, за офицеров по пятьдесят, снаряжение же продавал отдельно. Необходимо прибавить, что ему приходилось делиться со своим другом-товарищем Злотницким. Теперь понимаешь, что это муж весьма заслуженный в делах государственных, - прибавил он с тусклой усмешкой.