Клаус Рейнгардт - Поворот под Москвой

Хотя этот приказ и аналогичные распоряжения не потеряли своей силы и во второй половине октября, следовало в целом констатировать усиление воли к борьбе и повышение морального духа советских солдат. Примером для других войск служили соединения, прибывшие с Дальнего Востока. Особенно советская пропаганда выделяла боевые подвиги 316-й стрелковой дивизии под командованием генерала И. В. Панфилова и 78-й стрелковой дивизии под командованием генерала А. П. Белобородова, входивших в 16-ю армию Рокоссовского. Обе дивизии за проявленное мужество были переименованы соответственно в 8-ю и 9-ю гвардейские стрелковые дивизии{136}.

Не только строгие приказы и политические лозунги, выдвигаемые политработниками, приводили к повышению моральных качеств воинов, но и страх перед немецким пленом{137}. О судьбах русских военнопленных очень скоро стало известно советским солдатам. Бок, во время поездки на фронт убедившись в тех тяжелых условиях, в которых находились русские военнопленные, записал в своем дневнике, что мучения, голод, расстрелы солдат - все это было в действительности. "Ужасным было впечатление от десятков тысяч русских военнопленных, которые почти без охраны двигались к Смоленску. Бледные и изможденные, эти несчастные люди еле держались на ногах. Многие погибли в пути. Я говорил об этом с командованием армий, но вряд ли это поможет".

Свою роль сыграл и "приказ о комиссарах". Советские политработники понимали, что в случае пленения они неизбежно будут убиты, и побуждали своих солдат к сопротивлению из последних сил, так что те, будучи поставлены перед альтернативой - сдаваться немцам в плен или продолжать борьбу,- склонялись к последнему. И хотя некоторые немецкие командиры требовали отменить этот приказ из-за его негативных последствий для действий немецкой армии, Гитлер не пошел навстречу этим пожеланиям, так как это противоречило его идеологии. Не только командующие на фронте, но и пропагандистские организации пытались устранить очевидные недостатки, так как они понимали, что русские солдаты едва ли верили немецким передачам и листовкам. В одном из донесений отдела пропаганды вермахта при командовании тылового района группы армий "Центр" приводилось по этому поводу знаменательное высказывание: "Создание благоприятного настроения у населения затрудняет... наше обращение с военнопленными. Снова и снова имеют место случаи, когда попросту расстреливают пленных, которые вследствие изнеможения не могут продолжать двигаться... Известия об этих случаях, когда пленные расстреливаются в населенных пунктах, моментально распространяются на весь район".

Но немецкое командование не проявляло большого желания улучшать положение советских военнопленных и привлекать кого-нибудь к ответственности за массовые расстрелы этих людей, которые добровольно сдались немцам. Напротив, Йодль в своей резолюции на вышеприведенном донесении указывал: "Нужно вести контрпропаганду, а именно нужно было указать, что в этом случае речь идет о военнопленных, которые отказываются идти дальше не потому, что они больше не могут, а потому, что не хотят. Во всех подобных донесениях меня удивляет, что констатируется лишь, в результате каких наших неправильных действий вражеская контрпропаганда получает выгодные для себя аргументы. Было бы правильнее докладывать о том, какие контрпропагандистские меры следует предпринять".

Органы немецкой службы безопасности, проводя политику террора в отношении гражданского населения и массовые расстрелы, лишь усиливали ненависть русских к немецким оккупантам. Положение русского населения ухудшала также директива о подавлении партизанского движения от 25 октября, которая рекомендовала вермахту воспитывать у населения уважение к немцам и тем самым добиться его доверия. Но следствием этой директивы было не доверие, а еще более глубокая ненависть к немцам и страх перед ними. Тяжелое продовольственное положение гражданского населения в оккупированных районах убеждало красноармейцев, что немецкие солдаты пришли не как "освободители", а как поработители и что следует бороться против них всеми имеющимися средствами. При этом не только простые солдаты, но и прежде всего советская интеллигенция глубоко ненавидела немецких захватчиков. В 1941 году А. Сурков написал рассказ, в котором говорится о том, как красноармеец дает присягу. Солдат клянется: "Я - русский, солдат Красной Армии. Моя страна дала мне в руки винтовку. Она послала меня на борьбу против черных полчищ Гитлера, которые вторглись на мою землю... За мной сто девяносто три миллиона советских людей, и гитлеровское порабощение тяжелее, чем смерть... Я видел тысячи убитых женщин и детей, лежащих на шоссейных и железных дорогах. Их убили немецкие кровопийцы... Слезы женщин и детей жгут мое сердце. Убийца Гитлер и его орды заплатят своей волчьей кровью за эти слезы; ненависть мстителя не знает жалости".

Ненависть и стойкость, которых требовали командиры от бойцов Красной Армии, подкреплялись требовательностью партии, которая внимательно следила за тем, чтобы все соединения удерживали свои участки на фронте. Если какая-либо часть отступала без приказа, то она немедленно подвергалась порицанию и перед ней выдвигалось требование в будущем проявить более высокие боевые качества.

Но не только моральные качества русских воинов оказывали решающее воздействие на характер действий Красной Армии, но и прежде всего своевременная переброска резервных соединений и войск из восточных областей страны. В то время как немецкий генеральный штаб считал, что советские резервы в основном уже использованы и у Сталина нет больше сил, чтобы занять новый рубеж обороны, русское командование уже в конце сентября начало переброску дивизий и кадрированных соединений из восточных областей СССР на запад, чтобы восполнить потери, понесенные в боях за Киев. Эти войска прибыли как раз вовремя, в середине октября, чтобы вступить в бой за Москву. Донесения советского разведчика Рихарда Зорге, в которых с начала июля он докладывал руководителям СССР о позиции японского правительства, решившего не выступать против Советского Союза на Дальнем Востоке, а также настоятельная необходимость бросить против немцев все силы, чтобы отстоять Москву, явились основанием для дальнейшей переброски войск. Известия, получаемые от Зорге, были для русского командования ценным подтверждением правильности принимаемых им мер, но не являлись решающими аргументами для этой крупной переброски войск. Политики из Кремля, основываясь на изменившемся положении в мире, когда все более вероятной становилась конфронтация между Японией и США, перебросили часть войск с Дальнего Востока в Европу вовсе не под влиянием донесений Зорге. И все же следует считать установленным, что известие о том, будто со стороны Японии Дальнему Востоку не грозит непосредственная опасность, дало возможность русским перебросить на запад больше сил, чем первоначально планировалось. Железнодорожная сеть Советского Союза позволяла за период от двенадцати до пятнадцати дней перебросить в европейскую часть СССР восемь полностью снаряженных дивизий, в том числе одну танковую. Таких темпов немцы вначале не ожидали.