Мэри Рено - Божественное пламя

Мальчик вскочил и загородил собой пса, ощетинившего загривок.

- Я люблю его!

В голосе Александра звучала не слабость, а смертельный вызов.

- Ну ладно, ладно, - сказал Филипп, пряча разочарование. - Этот зверь твой, и никто на него не покушается. Я просто подарок тебе предлагал.

Мальчик ответил не сразу, но в конце концов произнес:

- Спасибо, отец. Только я думаю, он будет ревновать и убьёт другого. Он ведь очень сильный.

Пёс уткнулся носом ему подмышку, и так они стояли рядом, не-разлей-вода. Филипп пожал плечами и пошёл во дворец.

А Александр со своим псом затеяли возню на траве. Пёс наскакивал и толкал его осторожно, словно играл с подрастающим щенком. Потом они упали рядом и задремали, обнявшись. Пригревало солнце. Перед глазами Александра снова проносились картины из отцовского рассказа. Зал в Эгах; разбросанные кубки, блюда, подушки; и персы валяются в запекшейся крови, как троянцы на стене у мамы... В дальнем углу зала, где убили челядь, сопровождавшую послов, ещё сражается тот юноша, что приехал сегодня. Он ещё жив, один, и держится против десятка нападающих... "Стойте! - закричал принц. - Не смейте его убивать, это мой друг!..." Когда пёс разбудил его, начав чесаться, - они как раз уезжали верхом на конях, украшенных перьями. Уезжали в Персеполь.

Нежаркий летний день клонился к вечеру. На солёное озеро Пеллы упала тень островной крепости, где сокровищница и тюрьма; в окнах вверх и вниз по городу засветились лампы; дворцовый раб вышел со смоляным факелом зажечь большие чаши, что держат сидящие львы у подножья парадной лестницы; с равнины доносилось мычание коров, их домой загоняли; а вдали на горах, обращённых к Пелле затенёнными восточными склонами, заискрились в серой мгле первые костры.

Мальчик сидел на крыше дворца и глядел вниз: на город, на лагуну, на маленькие рыбачьи лодки, возвращавшиеся к своим стоянкам... Ему пора было укладываться спать; поэтому он и прятался от няньки, надеясь повидаться с матерью. Быть может, она позволит ему не ложиться? А рабочие, чинившие крышу, ушли, не убрав лестниц. Разве можно упустить такой случай!...

Он сидел на черепице из пентеликского мрамора, что привез когда-то морем царь Архелай. Под бёдрами водосточный желоб, между коленками антефикс в форме горгоньей головы, краски ее поблекли под ветрами и дождем... Ухватившись за ее волосы-змеи, он глянул вниз, осваиваясь с высотой, с которой придется спускаться. Высоко. А страшно-то как!... Это, наверно, земные демоны пугают снизу. Но всё равно придется смотреть в их сторону на обратном пути, так что лучше сладить с ними заранее...

Вскоре они поддались. Эти твари всегда так, если сам не поддаешься. Он съел кусок черствого хлеба, который стащил себе вместо ужина. На ужин было горячее молоко с вином и медом, запах - ну до того заманчивый был!... Но даром ничего не дается: за ужином всегда ловят и отправляют спать.

Снизу донеслось блеяние. Значит черного козла уже привели. Теперь еще чуть-чуть - и пора. А заранее разрешения спрашивать - ну уж нет: никто никогда ничего не разрешает. Но уж если он будет там, она ж его не прогонит!...

Он начал осторожно спускаться по лестнице. Перекладины разнесены широко, в расчете на взрослого... Но побежденные земные демоны держались поодаль, так что он пел - не вслух, конечно - победный пеан. Ну вот, теперь с нижней крыши на землю... Там никого не было, кроме нескольких рабов, закончивших все дела и возвращавшихся к себе. Во дворце его наверняка ищет Гелланика, так что надо обойти снаружи... Она уже не могла с ним управиться; так мама говорила, он сам это слышал, своими ушами.

Зал был освещен. Внутри кухонные рабы болтали по-фракийски и двигали столы. А снаружи, прямо перед ним, обходил свой участок стражник. Это Менест шел навстречу, его издали можно было узнать по роскошной рыжей бороде. Мальчик улыбнулся ему и помахал рукой.

- Алекса-андр!... Алекса-андр!...

Голос Ланики донесся из-за угла, откуда он сам только что вышел, значит она сама пошла его искать. Вот-вот она его увидит, деваться некуда... Он кинулся бежать, но в то же время думал, искал выход. Есть выход - Менест!

- Быстро! - прошептал он. - Спрячь меня под щитом!

Не дожидаясь, пока Менест его поднимет, он вскарабкался на него и обхватил руками и ногами. Жесткая борода щекотала шею.

- Обезьяныш! - проворчал Менест, подавляя смех.

Он прижал его щитом, а сам привалился спиной к стене. И как раз вовремя. Гелланика прошла мимо, сердито ворча; но слишком хорошо была она воспитана, чтобы обращать внимание на солдат.

- Куда ты подевался?! Мне что, делать нечего?!...

Мальчик сжал на прощание шею Менеста, соскользнул на землю и умчался.

Он шёл кратчайшим путём, стараясь не вляпаться в грязь, - нельзя же приходить на богослужение запачканным! - и благополучно добрался в тот угол сада, где задний выход из покоев матери. Снаружи на ступенях уже ждали женщины; пока не много, и факелы ещё не зажжены. Он не стал подходить к ним, а спрятался за живой изгородью: он вовсе не хотел, чтобы его увидели, пока не придут в лес. А дорогу он и сам знал.

Неподалеку святилище Геракла, его предка по отцовской линии. Внутри маленького портика синяя стена темнеет в вечерних сумерках, но бронзовая статуя ярко блестит, и её агатовые глаза отражают последний свет. Царь Филипп освятил эту статую вскоре после того как вступил на престол. Ему было двадцать четыре тогда; а скульптор знал, как обращаться с заказчиком, - и сделал Геракла примерно того же возраста, только безбородого, по южной моде. Волосы статуи и львиная шкура позолочены... Клыкастая морда льва надета капюшоном на голову Геракла, а остальная часть шкуры плащом свисает на спину... Эту голову скопировали потом и стали чеканить на монетах Филиппа.

Здесь никого не было. Александр поднялся к святилищу и потёр большой палец на правой ноге героя, над краем пьедестала. Только что, на крыше, он взывал к нему - и Геракл сразу пришёл усмирить демонов; надо его отблагодарить... Этот палец был ярче всех остальных, его часто терли.

Из-за миртовой изгороди доносились тихие перезвоны систров и бромотанье бубна, когда по нему легонько проводили пальцами. Потом в распахнутых дверях появился горящий факел и превратил сумерки вокруг в чёрную ночь. Александр подполз к изгороди. Теперь подошли уже почти все. На женщинах были яркие тонкие платья; они собирались только плясать перед богом. На Дионисиях, уходя из Эг наверх в горы, они надевают настоящие платья менад, и держат в руках тростниковые тирсы с наконечниками из сосновых шишек и венки из плюща. И тех пятнистых одеяний, тех оленьих шкур больше уже не увидишь: их выбрасывают, когда они заляпаны кровью. А маленькие шкурки, надетые сейчас, хорошо выделаны и заколоты золотыми пряжками; тирсы - изящные жезлы, позолочены и украшены ювелирной работой... Вот появился уже жрец Диониса, за ним следом мальчик ведёт козла... Теперь все ждали, когда выйдет мать.