Мэри Рено - Божественное пламя

В центре фронт колебался. Союзных бойцов, незнакомых друг с другом, иногда даже прежних врагов, объединяло сейчас общее знание, что если где-нибудь их линия будет нарушена - туда ворвутся позор и смерть. Раненые продолжали сражаться, пока их не загораживали щитами товарищи, - или падали, и тогда их затаптывали насмерть все остальные, у кого не было возможности опустить оружие хотя бы на миг. Горячая давка бурлила в горячей пыли; потея и ворча, нанося и отражая удары, хрипло дыша, проклиная... Если где из земли торчала скала - сеча плескалась вокруг, словно пена морская, и обдавала ее темно-красными брызгами.

На северном фланге, защищенная сбоку рекой, ровно, как бусины в ожерелье, вытянулась безупречная линия щитов фиванского Священного Отряда. Сейчас, для боя, пары выстроились в общую шеренгу, в единый заслон, так что каждый щит закрывал стоящего слева. А в каждой паре старший, эраст, держал правую сторону, где копье; младший, эромен, шел слева, где щит. Правый фланг почетнее и для отряда, и для отдельного воина; хотя младший, повзрослев, мог превзойти старшего и ростом, и силой, и боевым мастерством - он никогда не предложил бы другу поменяться местами. Это традиция древняя, нерушимая. Здесь были и такие любовники, кто принес свои клятвы совсем недавно и теперь рвался подтвердить свою верность им; и пары, прослужившие в Отряде уже по десятку лет и больше, - солидные, бородатые отцы семейств, у кого любовь давно уже уступила место дружбе... Отряд слишком был славен, чтобы из него можно было уйти, даже когда юные мечты оставались в прошлом. А кроме того, их пожизненные клятвы были клятвами боевыми. Сейчас Отряд сверкал даже сквозь тучу пыли: бронзовые беотийские шлемы в форме шляпы и круглые щиты с витым орнаментом по краю отполированы так, что блестят будто золото. Вооружены они были копьями в шесть пядей длиной, с железным наконечником, и короткими колющими мечами. Но мечи еще в ножнах, пока линия копий не нарушена.

Пармений, чья фаланга сражалась против фиванцев, сдерживал их с трудом. Они уже несколько раз потеснили фалангу, и могли бы пойти еще дальше вперед, если бы не боялись потерять контакт с ахеянами, их соседями по фронту. Пармений невольно любовался ими: весь Отряд - словно отполированное оружие древней работы, какое узнаёшь на ощупь, даже в темноте. Поторопись, Филипп, эти ребята хорошо учились!... Надеюсь, ты знаешь, какой орешек предложил своему сыну... Надеюсь, он себе зубы не обломает...

А позади фаланги, только-только за пределами полета стрелы, ждала кавалерия.

Они собраны в плотную колонну, словно снаряд баллисты с затесанным оголовком; а на острие - один-единственный всадник.

Кони волновались. Из-за шума, из-за прилетавшего с порывами ветра запаха крови, из-за напряжения всадников своих... Отфыркивались от щекочущей пыли... Люди разговаривали с соседями в строю или окликали друзей поодаль; успокаивали своих коней - кто ругал, кто оглаживал; старались разглядеть сквозь облако пыли, как идет бой... Им предстояло атаковать сомкнутый строй гоплитов, нет ничего страшней для кавалериста. Конница против конницы - там другое дело. Там враг может слететь с коня так же просто, как и ты сам, если его копьем собьют или потянется слишком далеко и равновесие потеряет; там его можно перехитрить обманным замахом и достать саблей... Но пойти в карьер на частокол поднятых копий - это же против самого естества любой лошади!... Они щупали нагрудники из твердо выделанной бычьей шкуры, надетые на коней. Хоть у каждого из Товарищей - гвардии принца - было и свое снаряжение, все теперь были рады, что послушались Малыша.

Передовой всадник согнал муху с века своего коня. Да, дорогой, я чувствую, как ты силен, как ты готов, как ты мне веришь, как ты всё знаешь... Уже скоро, скоро. Скоро пойдем, потерпи. Ты помни, кто мы с тобой.

В короткой шеренге за ним Гефестион потрогал свой пояс. Болтается что-то, быть может подтянуть?... Нет, нельзя. Его ничто так не раздражает, как если начнешь копошиться с экипировкой в строю. Надо будет догнать его раньше, чем он туда доберется. Опять он раскраснелся... Перед боем такое часто; но ведь если от лихорадки - он ведь ни за что не скажет!... Два дня с ней проходил, перед тем как крепость взяли, - и ни звука. Я бы хоть воды побольше мог тогда взять. Зато ночка была!...

По запыленной вытоптанной стерне примчался верховой курьер, окликая Александра именем царя. Послание было устное:

- Клюют. Приготовься.

Высоко на склоне, над деревушкой Херонея, где все дома оштукатурены розовым, в десятой шеренге афинского войска стоял в строю своего родового полка Демосфен. В первых шеренгах были молодые; за ними самые сильные из пожилых. Строй колыхался и напрягался на всю глубину, как напрягается всё тело, когда работает с усилием одна лишь правая рука. Начиналась жара. Казалось, они стоят здесь уже много часов, раскачиваясь и глядя вниз; тревога ожидания мучила его, словно зубная боль. А там впереди люди падали, сраженные копьями в живот или в грудь; и казалось, что удары проникают через весь строй, до самой последней шеренги, где стоит он. Сколько их уже пало? Сколько рядов еще осталось между ним - и тем, что там происходит?... Это неправильно, что я здесь; зря это... Городу только хуже, если я рискую собой на войне... Но что это? Схватка вдруг качнулась далеко вперед, уже второй раз подряд. Нет сомнений - враг поддается!... Еще девять рядов между ним и сариссами, а те уже зашатались!... Ведь вам небезызвестно, мужи афинские, что я нес щит и копье на поле Херонейском, посчитав за ничто и жизнь свою и заботы, хотя кое-кто и мог бы назвать их немаловажными, - и вы вполне могли бы упрекнуть меня за то, что рискуя своим благополучием, я рисковал и вашим... Из второй шеренги, которая только что была первой, донесся хриплый крик невыносимой боли. Мужи афинские!...

Шум битвы изменился. Ликующий возглас огнем пронесся по плотной массе людей, и эта масса пришла в движение. Не натужно, как прежде, а словно оползень, сель, сметающий всё на своем пути. Враг бежит!... Перед его глазами сверкнули славные картины Марафона, Саламина и Платей. Впереди прокатился клич: "Смерть македонцам!" Он побежал вместе со всеми и закричал пронзительно: "Хватайте Филиппа!... Живым берите!..." Его надо провести через Агору, в цепях; а уж потом он у нас заговори-ит!... Все-ех, всех предателей назовет!... А на Акрополе новую статую придется поставить, рядом с Гармодием и Аристогетоном: ДЕМОСФЕН ОСВОБОДИТЕЛЬ. Он еще раз крикнул тем, кто бежал быстрее, "Живьем берите!..." Он так торопился быть там и увидеть это своими глазами, что чуть не падал, спотыкаясь о тела молодых, убитых в первой шеренге.

Феаген Фиванский, главнокомандующий союзной армии, погнал коня галопом к центру позиции, позади боевых порядков. По длинному фронту войск навстречу ему волнами катились слухи о происходящем, слишком противоречивые, чтобы можно было что-то понять. Наконец, появился его ординарец и доложил: да, македонцы действительно отступают.