Мэри Рено - Тезей (другой вариант перевода)

Акам встретил нас в Зале. Сначала он был напуган ростом брата, но Ипполит вспомнил какую-то их прежнюю шутку - и скоро они уже болтали меж собой, как всякие мальчишки. Когда мы подходили к внутренним покоям, Акам спросил Ипполита, не холодно ли там, наверху. Тот рассмеялся, посадил его себе на плечи - посмотри, мол, сам... В разгаре этой игры в лошадки младший вдруг притих, и старший повернул голову. Там была Федра, ждала, когда к ней подойдут. Она плохо спала в ту ночь и с утра воевала со своими служанками... Причесана она была плохо и, очевидно, не могла сидеть спокойно, когда ей красили губы... Решив, что к ней недостаточно внимательны, она встретила его холодно и любезностей тратить не стала. Он подошел было к ней с улыбкой, просить прощения, но смутился и сразу посерьезнел и, сказав что положено, постарался уйти вместе с братом как можно скорей.

Вскоре и я последовал за ними. Мне было жаль, что она обиделась, - но быть может оно к лучшему, что она впервые увидела его именно так, в невыгодном свете, не слишком похожего на царя? Говорят, первое впечатление остается надолго...

Но что на самом деле было жаль - что я вообще притащил ее в Афины. Она не могла не разглядеть в нем красоты своей соперницы, и уже это было скверно; но если она увидит в нем соперника своему сыну - это и того хуже, это опасно... У меня был опыт по этой части: Медея считала соперником меня...

Потому я убрал его подальше на первое время, чтобы она о нем поменьше думала. Он катался или охотился, - с братом или со мной, - она видела его лишь среди прочих, во время обедов в Зале. Там он хорошо смотрелся, на самом деле. Он ходил обнаженный до пояса, по моде, что я привез с Крита, в коротких ярко-красных штанах, и носил большое ожерелье царского наследника Трезены, собранное из золотых орлов с распростертыми крыльями... Гладкая смуглая кожа оттеняла золото, а волосы падали на плечи, как серебро по бронзе. Когда он проходил на свое место рядом со мной, я каждый раз слышал тихий шепот среди женщин. Когда-то он звучал в мою честь, - но люди должны жить по своим сезонам, иначе боги станут смеяться над ними...

Вскоре он собрался в Элевсин на обряд очищения. Было еще полмесяца впереди, но он сказал, что ему надо там что-то спросить. В первые дни он приезжал по вечерам домой, затем вошел во внутренние пределы храма и уже перестал появляться. Вскоре Верховный жрец Элевсина сказал мне, как жрец жрецу, что Ипполит избран для посвящения в тайные догматы веры, которые они узнали от Орфея, прежде чем менады убили его, и которые вообще-то доверялись только жрецам.

Мне его здорово не хватало; но его отсутствие вроде было к лучшему, потому что Федра пришла наконец в себя. Она и выглядела лучше, и перестала жаловаться на воду и воздух в Афинах и на невежество людей; одевалась более тщательно и была любезна с влиятельными людьми... Я решил, она увидела, что ее угрюмость может пойти во вред сыну. Когда до обрядов осталось совсем немного, - женщины уже начали готовить к празднику новые платья, - она сказала, что тоже хотела бы пройти посвящение.

Я восхитился ее политическим тактом. Это должно было понравиться: ведь афиняне боялись старой религии, а в Элевсине - каждый знает - ее обряды исправлены... Так что я не стал препятствовать ей, хоть и видел в этом прежде всего заботу о сыне. Она была у нас слишком одинока, а теперь могла бы подружиться с кем-нибудь из женщин... И вообще, с чего я взял, что Ипполит передумает? А если нет?.. Иногда мне хотелось, чтобы парни уладили это дело меж собой, никому не сказав ни слова, как-нибудь у костра во время охоты. Молодым бывает трудно подчиняться своим родителям, они должны до всего дойти сами... Так что же остается, кроме как оставить всё это богам?.. Но я по характеру предусмотрителен, и потому продолжал планировать, хоть и знал что бесполезно.

В надлежащие дни она пошла вместе с другими женщинами научиться обрядам очищения. Ей сказали там, от чего она должна воздерживаться... В числе прочего была и наша постель. Это был ее пост - не мой, - а с Сицилии я привез одну темно-медовую девчушку, искусную в танцах Афродиты... Ради мира в доме я не держал ее на виду, но сейчас был рад снова встретиться с ней.

За два дня до обрядов, участники Таинства вернулись в Афины, чтобы жрецы могли организовать торжественное шествие. Вести молодежь я назначил Ипполита, поскольку его брат был еще слишком мал. Если б я попросил, для Акама пошли бы на уступки; но никто не мог сказать, что я его обидел. Народная хвала в великие дни празднеств - это крепкое вино; если Ипполит хлебнет добрый глоток его - быть может он лучше себя поймет...

Он появился среди самых последних, когда на Агоре уже было полно народу. Хоть он и похудел - глаза его светились, и кожа была чиста... Умылся и причесался он, как маленький, который делает это по обязанности и предпочел бы вместо этого поиграть, но всё равно - будто сиял. И казался счастливым... Мне подумалось: "Вот я посеял это семя жизни, а из него выросла тайна - жизнь, в которой я чужой. Пути богов неисповедимы..."

Потом я был занят, как всегда перед началом праздника... А когда выехал на колеснице и повел к храму афинских мужей, - юноши уже ушли, и унесли с собой изображение бога-жениха и священные предметы.

По дороге я вспоминал свое собственное посвящение. Я был последним, кто принимал участие в прежнем Таинстве, и первым - в нынешнем. Хоть от жрецов и от поэта я знал частично, что там будет, но все-таки в Таинстве была большая сила: и мрак и страх, и свет и радость... Прошедшие годы со всеми их делами и заботами стерли это в памяти; но теперь я вновь вспомнил те обряды и думал о сыне, которому предстояло через них пройти. А что он сделал бы со старыми? Смертельная схватка перед глазами Царицы, сидевшей на троне; и брачное ложе в темной пещере, и бесстыдный свет факелов... Он бы покраснел и сбежал в горы?.. Однако он не мог не слышать об этом: она - кому он служит - не всегда дева, и она любит чтобы фимиам курился перед каждым обликом ее... А он - он более мужчина, чем большинство мужчин; и когда-нибудь невеста скажет ему: "Неужто мой алтарь останется вечно холодным?"

Была чудесная ясная ночь. Внизу все сняли одежды - мужчины и женщины и вошли с факелами в море. Это был последний обряд их очищения; когда-то он смывал с них кровь убитого царя. Он и тогда был серьезен и пристоен, а насколько это торжественно сейчас - знает весь мир... Долго впереди был факел жреца, потом другой обошел его - его нес кто-то высокий, кто мог войти дальше... Свет факелов удваивался их отражением в воде, и где-то среди этих блуждающих огней была Федра. Она была с Благой Богиней, наверняка, и не могла там набраться ничего дурного.

Огни погасли. Внизу всё стихло - там переодевались пока... Сквозь мрак я видел с крепости лишь шевеление смутных теней; они выстраивались для священного шествия... А тем временем все проходы в скалах были перекрыты, чтобы сохранить секреты Таинства. Потом в глубокой тишине возникли звуки песнопения, - сладкозвучные и полные печали, - слов не было слышно на таком расстоянии... И снова ночь упала в тишину... Где-то завыла собака, - собаки часто воют, когда чувствуют торжественность, - потом взвизгнула и смолкла... Затихло всё.