Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого

После этого Мариньи призвал фламандцев уважать принятый ими самими договор, который они поклялись защищать. Его перебили оба графа. Роберт Бетюнский возразил, что он находился в тюрьме не по своей воле и тем более не как преступник, как сказал Мариньи. Людовик Неверский высказался гораздо более резко, поставив под сомнение то, что королевский камергер выступал как официальное лицо:

«Он предположил, что заявление сеньора де Мариньи не соответствовало тому, что хотел бы передать и думал сам король».

Мариньи ответил, что ни в коем случае не откажется от своих слов и что сможет в качестве доказательства продемонстрировать графу королевские грамоты; Роберт Бетюнский поставил под сомнение их подлинность, на что Мариньи заявил, что не считаться с их существованием невозможно:

«Король и его совет – это не канцлер ваш»! [1203]

Представители городов, утомленные этими бесконечными спорами, заявили, что примут условия этого мира, несмотря на то что они очень тяжелы. Мариньи, не сложивший оружия, вновь взял слово и ответил:

«…что условия мирного договора не тяжелы, а снисходительны и милосердны, и так должно казаться всем из этой страны, учитывая то, сколько зла они причинили».

Затем, в ответ на возражение Людовика Неверского, он уверил всех в том,

«…что сказанные им слова он произнес от имени короля, а не Ангеррана де Мариньи, и что в намерения короля как раз входило передать именно эти слова, поскольку они являются чистой правдой».

Чтобы подтвердить свои полномочия, он заставил громко и членораздельно зачитать верительные грамоты, составленные 20 июня, согласно которым он и его коллеги были направлены во Фландрию с целью добиться исполнения и дальнейшего соблюдения условий мирного договора, причем король предписывал графу, своей семье, всем лицам знатного происхождения и городским общинам повиноваться им как ему самому. [1204]В заключение он сказал, что фламандцы все же должны согласиться соблюдать условия этого договора. Роберт Бетюнский и Людовик Неверский дали обещания, на что Мариньи, желая оставить за собой последнее слово, заявил, что одних, слов недостаточно и что он надеялся в дальнейшем увидеть эти обещания на бумаге. [1205]На этом совещание закончилось.

Чем был занят Ангерран между 13 сентября и 14 октября, когда он уже оказался в Турне? Поскольку, по всей видимости, он не возвращался в Париж, он, естественно, ездил по Фландрии. Он отправился в Дуэ и подготовил там соглашение, о котором мы упомянем чуть позже, так как, на наш взгляд, учитывая, что король заверил его в Лилле 18 октября, вряд ли тщательная подготовка столь важного документа могла занять менее двух дней. К тому же это соглашение, по выражению короля, которое он употребил в одном из писем, было детищем Мариньи, Жана де Гре, Арпена д'Аркери, Галара и Куртона, [1206]то есть всех тех, кто присутствовал в Турне 13 сентября. Было бы странно, если бы после 15 октября к ним не присоединились также и остальные королевские советники.

Затем Мариньи и его коллеги вернулись в Турне, где к ним присоединились Филипп Красивый, Гоше де Шатильон, Гильом де Ногаре и Рауль де Прель. Графа Фландрии попросили присутствовать на заседании 14 октября. Но он не появился. Пятнадцатого октября прибыл гонец: оба графа, Роберт Бетюнский и Людовик Неверский, находились на расстоянии четырех лье от места назначения, но отказывались ехать дальше без охранной грамоты.

Несмотря на присутствие короля, коннетабля и хранителя печати, этой проблемой занялся Мариньи. Он выслал графу Фландрии охранную грамоту, запечатанную его личной печатью, включив в текст этого документа доказательство того, что король наделил его такими полномочиями:

«Сеньор де Мариньи отправил ему эту сопроводительную грамоту, включив в ее текст данное королем подтверждение его полномочиям». [1207]

Есть искушение расценить эту 'подробность как достаточно важный и интригующий факт, который мог бы зародить сомнения по поводу истинности протокола, впрочем, вполне правдоподобного. Мог ли королевский камергер, хотя и по приказу короля, но от собственного имени предоставить охранную грамоту пэру Франции? Тем не менее приходится допустить такую возможность – и, таким образом, признать невероятное могущество Ангеррана, – поскольку мы обнаружили охранную грамоту, абсолютно идентичную той, которая упоминается в протоколе, выданную 14 сентября некоему горожанину Брюгге. [1208]В этом документе, адресованном Ангерраном всем судьям королевства, с печатью на простом шнурке содержался текст королевского приказа от 20 августа, согласно которому Мариньи получал

«…все полномочия, власть и специальное указание предоставлять охранные грамоты… всем тем, кто проживает на землях графства Фландрии… чтобы они могли приехать к нему и к другим посланникам, чтобы говорить с ними, обсуждать нужные вопросы и заниматься другими делами с ним и с теми, кто вместе с ним были посланы, со всеми вместе или с каждым по отдельности, согласно пожеланиям Ангеррана…»

Обладая возможностью вызвать кого угодно на свое усмотрение, вполне вероятно, и, поскольку об этом свидетельствуют данные протокола, даже очевидно, что Мариньи отправил эти грамоты, в сопровождении двух сержантов, Роберту Бетюнскому и Людовику Неверскому. [1209]

Поскольку графы не прибыли, коннетабль, который руководил проведением встречи, поскольку король был болен, начал переговоры с присутствовавшими представителями городов и знати, «при большом скоплении доброго люда». В число выступавших тогда «людей нашего сеньора короля» Мариньи, без сомнения, не входил, так как нотариусу было известно его имя и, несомненно, он упомянул бы его; этих ораторов он, по всей видимости, не знал. Они рассказали о недавно произошедших событиях: о мнимой ссоре Роберта Бетюнского и Людовика Неверского, с целью ввести в заблуждение Мариньи и его коллег, которые

«…благоразумно сознавая, какой вред могла нанести графу, его сыну и всей Фландрии эта ссора…»

постарались примирить их; короля предложили в качестве посредника, и граф Эно согласился с этим, хотя и не являлся королевским вассалом, потому что

«…гораздо хуже было бы, если бы пэр Франции, вассал короля за графство Фландрию, который каждодневно находил короля не только хранителем его прав, но милостивым и снисходительным к нему, отказался бы принять посредничество короля…»

– представители городов и даже советники графа поддерживали выбор короля в качестве третейского судьи, но Роберт все равно действовал «по своему разумению». Нетрудно заметить, что высказывания «королевских людей» во многом совпали со словами Мариньи, который, конечно же, принимал действенное участие в составлении их речи.