Жан Фавье - Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого

Людовик X и его братья выказали особенную щедрость, раздаривая земли, дом и ренты, которые «вновь оказались в их владениях примерно на Пасху 1315 г.» [1538]Кому же предназначались эти дары? В основном родственникам короля, но нужно заметить что управление имуществом, переданным в дар членам королевской семьи, осуществляли агенты короля, а сами владельцы имущества довольствовались тем, что получали выплаты из казны королевства. [1539]

Два манора были переданы в дар слугам короля: Лоншан получил Анрие де Медон, [1540]а Менси – ранее принадлежавший Алис де Монс – Жан д'Эйи. [1541]Парижские владения поделили между разными людьми: дом на улице Отриш достался Вильгельму, графу д'Эно, [1542]а мезонины на улицах Пули и Фоссе-Сен-Жермен – Филиппу де Валуа. [1543]Замок в Шильи вместе с относящимися к нему угодьями передали во владения Людовику Клермонскому.

Значительную часть имущества Людовик X подарил своей новой супруге, Клеменции Венгерской: ленные владения, земли и права в Менневиле, Эбекуре, Сен-Дени-ле-Ферман, Варде, Экуи и Веркливе, [1544]которые образовывали «кольчужные» фьефы Менневиля и Плесси, за исключением дома в Лоншане, доставшегося Анрие дё Медону. и разрешения на пользование замком в Плесси. предоставленного графу Савойскому на время жизни короля, которое, впрочем, Филипп Длинный продлил в августе 1316 г. [1545]Это последнее пожалование привело к суду между графом Савойским, жаловавшимся на то, что люди королевы нарушали его права на замок, я королевой Клеменцией, которая защищала своих людей ив итоге добилась права на обладание этим замком от регента Филиппа в августе 1316 г. [1546]Наконец, 15 декабря 1317 г. в парламенте было заключено соглашение между владельцем и пользователем Плесси. [1547]

Карл Маршский, брат короля, получил земли и фьеф Фальюэля и Кондрена, а также грюэри Шони. [1548]Казалось, Филиппу Длинному ничего не досталось из оставшихся после смерти Мариньи трофеев, но это, возможно, объяснялось несколько запоздавшей регистрацией имущества, а также тем, что подарок короля графу де Пуатье, ставшему, в свою очередь, королем, не имел бы никакого смысла.

Людовик д'Эвре, в свою очередь, получил ленные владения в Мариньи, Васкейле, Лонгвилле, Белленкомбре, Соквиле, Денестанвиле и Лонгее, владения в Шильи – за исключением замка, отданного Людовику, – поля в Арке и ярмарку в Гренвиль-ла-Тентюрьер. [1549]Он получил это имущество не в дар, а в обмен на 8000 турских ливров ренты из казны.

Карл Валуа наконец вернул себе владения в Гайфонтене, [1550]которые совсем недавно уступил Мариньи. Сделка была очень выгодной, поскольку он сохранил и второй элемент обмена 1310 г., Шампрон! Гайфонтен принес ему 2000 турских ливров дохода, которые ранее Филипп Красивый хотел ему даровать. [1551]Владения, предоставленные Людовику д'Эвре лишь в качестве источника ренты, вернулись в королевский домен после смерти графа. В 1323 г., чтобы положить конец спорам с Карлом Валуа по поводу фьефов и ренты, которые относились к Мариньи, по мнению короля, удерживавшего Мариньи в своих владениях после смерти Людовика д'Эвре, или к Гайфонтену, по словам графа Валуа, Карл IV отдал эти фьефы и ренту своему дяде. [1552]Карл Валуа, которому в то время принадлежала значительная часть баронии Мариньи, [1553]попытался воссоздать его уже для себя; об этом свидетельствует целая серия копий дарственных и грамот о возведении поместья в ранг баронского Филиппом Красивым, копий, которые он получил в марте 1323 г. в превотстве Парижа. [1554]

Одержав победу над своим врагом, Карл Валуа собирал добычу и готовился взять оглушительный реванш, потешив свое самолюбие: он намеревался добавить к своему имени титул барона Мариньи. Ему не хватило времени. Два года спустя он умер, предварительно заплатив парижским беднякам, чтобы они молились за упокой души Мариньи и его самого… [1555]

Тело Ангеррана еще оставалось на виселице в Монфоконе, когда страсти начали утихать. Никто не знал, как относиться к этому происшествию, и официальный историограф Ив из Сен-Дени, завершая в конце 1317 г. свой труд об истории Сен-Дени и о французской монархии, умолчал как о роли советника Филиппа Красивого, так и о судебном процессе, состоявшемся при Людовике X, короле, царствованию которого автор посвятил очень небольшую главу в своей работе. [1556]Современник Ангеррана, к тому же монах Сен-Дени, прекрасно осведомленный о случившемся, не мог просто не заметить такого упущения.

Более того, в завещании Людовика X также не упоминается об Ангерране, но, по всей видимости, король испытывал угрызения совести по этому поводу, поскольку приказал основать две пребенды в коллегиальной церкви Экуи. Сделал он это не случайно. Он также выделил 5000 ливров Луи де Мариньи и столько же остальным детям Ангеррана,

«учитывая, какие неоценимые услуги оказала нашей дорогой матери Жанна, [1557]мать Луи де Мариньи, и то, с какой любовью относилась к ней наша мать, поскольку она выдала ее замуж за Ангеррана де Мариньи, и от этого законного брака родился Луи де Мариньи, наш крестник, а также учитывая огромное несчастье, которое приключилось с Луи и с остальными детьми, из сожаления… [1558]»

Из этого следует, что этот поступок со стороны короля был не признанием ошибки, а жестом жалости: «огромное несчастье» приключилось с его крестником Луи, а не с Ангерраном де Мариньи! Король не подвергал сомнению справедливость приговора, а просто хотел помочь своему верному камергеру, которого искренне уважал. Снисходительность короля распространилась и на других детей Ангеррана, которые были еще молоды и жили в бедности. Но лишь неправильное истолкование документа позволило Миллену написать [1559]о том, что Алис де Монс вышла на свободу в 1316 г.: в королевском завещании речь шла о Жанне де Сен-Мартен, и имя «Жанна» относится не к королеве, а к матери Луи де Мариньи. Действия потомков Людовика X не затронули интересов детей Ангеррана, и в 1328 г. родная сестра Луи де Мариньи, Мари, которая была монахиней в Мобюиссоне, все так же получала из казны выплаты, назначенные ей отцом. [1560]

Двадцать четвертого июня 1317 г. Филипп Длинный вручил детям Ангеррана грамоту о восстановлении их в правах. [1561]Клеман посчитал это реабилитацией камергера. [1562]Лишенный даже призвука торжественности, этот документ был призван подтвердить полную юридическую дееспособность детей приговоренного и восстановить их репутацию. Однако заметим, что, в отличие от 1316 г., речь шла только о кончине Ангеррана, а не о его преступлении.

Карл Валуа ни словом не обмолвился о своей жертве в завещании от 17 сентября 1325 г., [1563]но общеизвестным фактом является то, что, чувствуя приближение смерти, он приказал дать денег всем беднякам Парижа с тем, чтобы они молились за Мариньи и за него самого, причем современники отмечали, что Мариньи он назвал первым. [1564]Эти предсмертные угрызения совести, в принципе, ни о чем не говорят, граф, конечно же, не верил в невиновность Ангеррана; он единственно мог сожалеть о своей непримиримости. Впрочем, д-р Браше утверждает, что это «изменение характера… обычный клинический признак фокусного смещения позвоночника», стало следствием недуга, вызвавшего предсмертный частичный паралич. [1565]В любом случае, такая реакция доказывает, что именно Карл Валуа был виновником случившегося в 1315 г. и сам считал себя таковым.