Мишель Пессель - Тигр на завтрак

Некоторые из них курили, другие грелись на солнышке с характерной восточной беззаботностью. У подножия стены расположились трое рикшей. Карканье стаи ворон, перелетавших с дерева на дерево у меня над головой, перекрывалось велосипедными звонками. От всего этого исходило ощущение покоя и благодушия, и лишь присутствие непальцев добавляло таинственную нотку экзотики.

Джип остановился, взметнув вихрь пыли, и тут же куча слуг бросилась к моему багажу. Соскользнув с переднего сиденья, я направился к подъезду, за большой парадной дверью которого виднелась лестница, ведущая наверх.

В нескольких шагах от меня, на лестнице, по бокам которой висели чучела двух огромных голов носорогов, взиравших друг на друга симпатичными маленькими глазками-бусинками, стоял красивый коренастый мужчина. Вокруг него теснились четверо слуг, кто с конвертами, а кто робко кланялся, стараясь привлечь его внимание. Когда я вошел в залу, мужчина спустился вниз, чтобы поздороваться со мной. Это был Борис.

Мы заговорили по-французски, и уже после нескольких фраз я сообразил, что отель Ройэл не столько гостиница, сколько декор для ощущения своей элегантности его хозяином, и у меня было такое чувство, словно меня приветствует не управляющий отелем, а какой-то отправленный в ссылку европейский лорд.

Когда я нервно справился о стоимости номеров и наличии мест, Борис успокоил меня.

— Ну, конечно, оставайтесь здесь и не волнуйтесь насчет расценок. Пусть об этом волнуются туристы.

Я тут же оказался в кругу тех лиц, на которых изливалась щедрость этого человека, а в отеле Ройэл было немало таких экстравагантных персон, бедных или богатых, которых занесло в Гималаи и которые пользовались его щедростью.

Затем он повел меня в отведенный мне номер.

— Вы очень скоро убедитесь в том, что это совершенно необычное место, — пояснил он, когда мы пошли по широкому коридору, в который открывались большие зеленые двери. У каждой двери на корточках сидел слуга, встававший по стойке смирно, едва увидев Бориса.

— Это, конечно, не отель Карлтон в Каннах, — заметил он, — но не забывайте, что на протяжении 720 км отсюда до самой Калькутты нет других отелей.

Поднявшись по лестнице, мы вышли на открытую галерею. Теперь я мог окинуть взглядом большой квадратный двор позади отеля, по всему периметру которого возвышался трехэтажный дворец.

— Там кончается территория отеля, — пояснил он. А затем, указав на край участка за массивным четырехугольным зданием, сказал, где кончается дворцовая территория. Там возвышались еще два четырехугольных здания. Пожалуй, во дворце имелось не менее 700 комнат. Со смешинкой в глазах, Борис пояснил, что этот архитектурный стиль называют «барокко Катманду» и что в долине наберется до полусотни подобных дворцов.

— Люди династии Рана хотели получить из Европы самое лучшее, — заметил он. — Вот они его и получили.

С балюстрады за зелеными деревьями можно было видеть, что вокруг отеля расположено еще несколько белых дворцов с башенками и длинными галереями.

Затем Борис распахнул какую-то дверь и спросил:

— Это вам подойдет?

Я уставился на помещение, напоминавшее гигантский цементный гараж с окнами, и решил, что, должно быть, он шутит. Затем в дальнем углу этой просторной комнаты я заметил большую мраморную нишу и понял, что все это пустое помещение — не что иное, как ванная. Через еще одну зеленую дверь мы прошли в соседнюю комнату, больше похожую на выставочный зал какого-то музея в викторианском стиле. Размеры этого номера были поистине огромны. Через большие ставни проникал тусклый свет. Солнечный зайчик скользил по толстому коврику из тигровой шкуры с широко открытой, розовой оскалившейся пастью. Напротив двух огромных викторианских кресел, украшенных орнаментом, несомненно, ранее принадлежавших одному из лондонских клубов девятнадцатого века, стояли такие же видавшие виды и вышедшие из моды предметы мебели.

«И все это доставлено на спинах носильщиков», — сообразил я.

Борис устроился в кресле, и я получил возможность внимательно разглядеть его. Он был явно хорош собой, в его глазах светилась хитринка, а добродушное, но подвижное лицо отражало определенную элегантность и аристократизм. Волосы с пробором в центре придавали ему особый вид, а крепкое телосложение не мешало его бойким движениям, как и пристало бывшему танцовщику балета. Я заметил, что он не просто ходит, а, скорее, с неожиданной грацией пританцовывает. Однако дела захлестывают его: Бориса, как лорда, постоянно осаждают слуги и гости, когда он перемещается по широким галереям отеля и заговаривает то с одним, то с другим.

В хрустальных люстрах и зеркалах венецианского стекла (также доставленных на спинах носильщиков) отражаются импозантные портреты, которыми увешаны стены бального зала и галерей великолепного здания. На портретах изображены блистающие драгоценностями ныне свергнутые непальские магараджи династии Рана.

Борису пятьдесят пять лет, но выглядит он на десяток лет моложе, а динамизм и энергия делают его еще моложе. С чуть тронутыми сединой волосами с прямым пробором он напомнил мне клиентов ресторана «Максим» в «Веселые двадцатые годы», изображенных на иллюстрациях старомодных журналов.

Когда я впервые встретил его, мне показалось, что его имиджу не соответствует походная рубаха в пеструю полоску и с короткими рукавами, которая была на нем. Хотя она необходима для мягкого климата Непала, я рискнул предположить, что он как раз возвратился из какого-то похода, возможно, с охоты на тигра. Но, к моему удивлению, в тот самый вечер он не сменил стиля одежды и к ужину; на нем была рубаха того же покроя, и даже еще более цветастая. Позднее я узнал, что даже на королевские приемы Борис всегда ходит в своих повседневных легендарно знаменитых походных рубахах в пеструю полоску. Просто одетый, он странно контрастирует с обычно элегантно одетыми гостями, находящимися под большим впечатлением от великолепной атмосферы, которую отелю придают бесчисленные шкуры тигров и рога, чучела и шкуры других животных, украшающие коридоры и номера отеля. Одной из достопримечательностей в этом ряду являлось чучело пятиметрового крокодила, чья вечно открытая зубастая пасть как бы ожидала подвыпивших туристов, выходящих из бара.

Бар расположен на верхнем этаже в просторной прямоугольной комнате, с двух сторон выходящей окнами на зеленый парк. Названный «Як и Йети» (як — длинношерстный тибетский бык, а йети — местное название «снежного человека»), он является не только сердцевиной отеля, но и нервным центром Катманду. Стойка бара украшена тончайшей резьбой с изображением непальских божеств, которые грациозно машут своими бесчисленными конечностями перед большим центральным камином, дым из которого выходит через медную колонну, свисающую с кровли и представляющую собой шедевр мастерства швейцарского архитектора и непальского кузнеца, использовавшего местную архаичную технику.