Томас Рид - Пропавшая сестра

Почти каждый день в лавочку к ним приходил молодой человек франтоватой наружности и оставался с Анной подолгу. По вечерам они вместе ходили в театр, в танцевальные залы или в другие увеселительные места. Я проследил за ним и узнал, что у него две квартиры. Он служил где-то клерком. Из того, что я узнал, ясно было, что он обманывает Анну и никогда на ней не женится.

Я не знал, что мне делать. Если открыться, идти к Анне и сказать, что этот молодой человек обманывает ее, то она все равно не поверит.

Это открытие разбило всю мою жизнь. Я почувствовал к Анне сильнейшую ненависть. Все мои жертвы, все мои десятилетние труды и заботы о ней она не ставила ни во что и променяла меня на какого-то пустоголового франта. Она оказалась неблагодарной, и я почувствовал себя страшно оскорбленным. Я решил оставить ее и отправиться в новое плавание. Может быть, я поступил и неправильно, но в то время я иначе поступить не мог.

Я отправился в Индию, и на этот раз мое плавание было очень продолжительным. Я был в отсутствии четырнадцать месяцев.

Я не забыл Анны и продолжал любить ее, хотя хорошо знал, что никогда уже она не может быть моею женою.

Когда я вернулся из Индии, я пошел в маленькую лавочку, но Анны уже там не было. Я нашел ее в работном доме, в том самом, из которого она была взята ребенком. Она была матерью семимесячного ребенка. Негодяй, как я и думал, обманул ее и не женился на ней. Он ее бросил.

Я взял ее из работного дома и поместил в более или менее комфортабельную обстановку. Теперь она сразу почувствовала разницу между моим отношением и поведением того негодяя, который ее обманул. Она на коленях, рыдая, просила меня ее простить. Называла себя безумною за то, что не могла оценить раньше моей любви к ней.

- Я прощаю вас, Анна, - сказал я, - иначе я не вернулся бы к вам.

- И вы полюбите меня так же, как и раньше? - спросила она.

- Вероятно, полюблю.

- Джек, - сказала она, - вы самый благородный человек на всем свете; я только теперь узнала вам настоящую цену. О! Как я была глупа, что раньше не старалась понять этого!

Я прожил в Лондоне на этот раз довольно долго. Я ходил каждый день к Анне и видел, что раскаяние ее было искрение, и она теперь на самом деле полюбила меня. Бедная девочка! Она рассчитывала еще быть счастливой, но ошибалась.

Когда я израсходовал все деньги, то решил оставить ее. Жениться на ней, по крайней мере, теперь - я не мог. Я чувствовал, что буду самым несчастным человеком, если женюсь, да и ей не дам счастья. И, кроме того, я думал, что это послужит ей хорошим уроком. Но это окончательно ее погубило.

Я отправился снова в Индию и пробыл там четырнадцать месяцев.

Вернувшись в Лондон, я стал разыскивать Анну, но было поздно. Она умерла в том же работном доме, где была раньше.

С этих пор я сделался тем Бурным Джеком, каким вы меня знаете.

15. ПЫЛАЮЩИЙ МЕДВЕДЬ

После смерти Гайнена я покинул Сонору и отправился на реку Туолуму. Бурный обещал вскоре последовать за мною, как только окончит свои дела по товариществу. Я поселился близ маленького города Джексонвиля, где и начал работать. На этот раз моя работа пошла так успешно, что я нанял нескольких рабочих, а сам поселился в городке, устроившись там довольно комфортабельно.

Однажды я получил из Соноры от Бурного записку, которую разбирал почти целый час; только после усиленных трудов мне удалось понять, что пишет старый моряк. На следующий день в Соноре рудокопы собирались учить "манерам" одного разбойника, повесив его на дереве. Он убил свою жену, и рудокопы после короткого следствия признали его виновным и устроили ему суд Линча.

"Мне кажется, - писал старый моряк, - что этого человека я видел несколько лет тому назад, и что вы тоже узнаете его, когда увидите, хотя, конечно, я могу и ошибиться. Приезжайте и посмотрите на него сами. Я жду вас завтра к одиннадцати часам утра в моей палатке". Хотя фамилия разбойника была совершенно неизвестна Бурному, но это не имело никакого значения.

Письмо Бурного сильно меня взволновало. Кем мог быть разбойник, которого я знал и которого также знал много лет тому назад Бурный? Как молния, меня пронзила страшная мысль, что разбойником был Лири, а его несчастная жертва моя мать.

Сонора находилась от Джексонвиля в тридцати милях. Я вышел из дому еще до зари и пошел пешком, так как все равно пришел бы на несколько часов раньше назначенного времени. Пройдя около мили, я свернул с большой дороги на тропинку, которая значительно сокращала расстояние. Я преодолел уже более половины пути и проходил вблизи густой лесной чащи. Вдруг из-за кустов выскочил большой старый медведь, так называемый "гризли", и бросился на меня.

На мое счастье поблизости рос большой дуб с низкими, горизонтально распростертыми ветвями. Я едва успел схватиться за ветку и быстро взобраться наверх. Промедли я еще хоть одну секунду, я очутился бы в объятиях медведя. Хорошо еще и то, что это был не бурый медведь, а серый, который не умеет лазать по деревьям. Я знал это, и потому чувствовал себя в безопасности. Мой враг - медведица крупных размеров - расположилась под деревом, на котором я сидел, вместе со своими двумя медвежатами и стала с ними играть. Я сначала с большим любопытством смотрел на их возню, но вскоре мысль о моем положении настолько заняла меня, что игра медвежат уже не доставляла мне никакого удовольствия. Со мной не было ни кинжала, ни револьвера. Я очутился в осаде, снятие которой зависело только от медведя.

Я видел, что медведица ничуть не намерена уходить от дерева, пока ее медвежата находятся здесь. Было маловероятно, чтобы кто-нибудь пришел и выручил меня. Тропинка была глухая и мало кому известная. Осада предстояла продолжительная.

Я закурил сигару, глотнул бренди из фляжки и стал придумывать всевозможные способы выбраться из затруднительного положения.

Время от времени медведица делала попытки стряхнуть меня с дерева, но я видел, что ее попытки тщетны.

Больше всего меня беспокоило то обстоятельство, что я могу опоздать в Сонору. Кроме того, так как я вышел из дому без завтрака, то начал ощущать голод и жажду. Сигара только отчасти помогала мне заглушить муки голода.

День был жаркий. Солнце так и пекло. Жажда моя сделалась просто нестерпимой. Моя фляжка не только не утоляла ее, но еще больше возбуждала. Я начал приходить в отчаяние и решил, что спущусь с дерева и вступлю в борьбу с медведицей, имея в качестве оружия только небольшой складной нож. Мой план был безумием; это значило идти на верную смерть, но другого выхода я не видел.

Я вынул новую сигару, закурил ее и решил, что как только докурю, то сразу же спущусь с дерева. Вдруг мне пришла в голову счастливая мысль. Ветви дерева, на котором я сидел, были обвиты одним из растений-паразитов. Это был испанский мох или "борода старика", как называют его за сходство его нитей с длинной седой бородой. Растение давно уже погибло, и его нити были совершенно высохшими. Я осторожно собрал эти сухие нити с ветки, на которой сидел, и с соседних ветвей. У меня собрался большой их пук. Затем я открыл свою фляжку с бренди и вылил содержимое на спину медведицы, которая все время находилась под деревом, а оставшейся жидкостью смочил собранный мною мох; затем осторожно зажег мох и бросил его вниз на спину медведицы. В одно мгновение медведица была охвачена огнем.