Питер Джонс - Голосуйте за Цезаря

Аргументация Клеона сводилась к той мысли, что власть и авторитет Афин покоятся на силе и решимости эту силу применить. Пустые разглагольствования не заменят непоколебимую твердость государства («Спросите у любого человека с улицы»). Восстание в Митиленах выглядит хорошо спланированным; в нем участвует множество людей, а главное, оно ничем не спровоцировано. Афины не делали соседнему городу никакого вреда и не притесняли его жителей. Мятежники злоупотребили излишней добротой и доверием Афин, и если сейчас не проявить твердости и решимости, то примеру Митилен последуют другие города.

В ответной реплике Диодота прослеживались две линии: во-первых, напомнил он, перспектива казни никого и никогда не пугала и не останавливала. Вряд ли угроза экзекуций сможет предотвратить новые мятежи. Во-вторых, не разобрав, кто прав, а кто виноват, можно озлобить невиновных до такой степени, что они примкнут к восставшим, ибо увидят, что невиновность не останавливает палачей. Стоит ли Афинам после всего этого ждать спокойной жизни?

Аргументация Диодота взяла верх с крошечной разницей голосов, что говорит об известном трезвомыслии афинских граждан. Что бы они не думали о Митиленах и бунтовщиках, как бы их не распирала гордость при мысли о величии и могуществе Афин, участники Собрания пришли к выводу, что «Митилены еще послужит нам» и казнить всех подряд не стоит.

Как и древние греки, древние римляне без колебаний выносили смертные приговоры в тех случаях, когда это казалось уместным, однако так же не торопились их исполнять, как в случае с древнеримским аристократом Капиталиной, например. Он был обвинен в том, что призывал отнимать у богатых их земли и распределять их среди бедных. Капиталина был обвинен чуть ли не в разжигании революции, а Сенат обсуждал вопрос: что делать с пойманными мятежниками? Консул Силанус предлагал Капиталину казнить. Вмешался Юлий Цезарь и напомнил, что «среди заговорщиков много римских граждан; а граждане, приговоренные к смертной казни, могут вместо этого быть изгнаны за пределы империи». Он привел примеры из истории, когда «обвинители шли на поводу у эмоций и совершили ошибки». Его слова приводит историк Саллуст:

«Эти заговорщики заслуживают своей участи, но вы должны учитывать прецедент, который может быть создан. Плохие прецеденты всегда вырастают из мер, которые кажутся правильными. Но когда власть перейдет от вас в руки недостойных и невежественных людей, прецедент, вами созданный, то есть казнь тех, кто даже этого заслуживает, будет применен и к людям невиновным».

Последнее слово взял Катон, которому удалось навязать Сенату свое мнение, и Капиталину задушили. Юлий Цезарь, в принципе, не был против смертной казни; он выступал против ее применения именно на этом этапе, опасаясь прецедента, который впоследствии могут взять на вооружение люди необразованные и жестокие.

Законодательство европейских стран запрещает парламентам даже обсуждать вопросы, касающиеся смертной казни. Еще в начале XX в. ее применение было широко распространенной практикой почти во всех странах мира. В ряде стран она применяется до сих пор. Зададимся вопросом: почему умерщвление людей по закону в современных западноевропейских странах предано анафеме? Запрет объясняется не только тем, что мы по ошибке можем казнить невиновных людей. Этот аргумент, кстати, присутствовал в истории всегда (вспомните Юлия Цезаря), а в предыдущем столетии стал даже необсуждаемым (и это — несмотря на выдающиеся достижения судебной криминалистики, позволяющие свести все ошибки к минимуму).

Быть может, ответ лежит в религиозной плоскости? С точки зрения христианских догматов, любого человека, в том числе и преступившего закон, ждет суд на небесах, и Бог сам определит, какого наказания он достоин. Возможно, влияние христианской морали на западную юриспруденцию и велико, однако это никак не объясняет того факта, что в США, считающих себя куда как более приверженной христианству, нежели Западная Европа, смертная казнь сохранилась во многих штатах. Что же запретного находит западноевропейское право в казни убийцы, чья вина абсолютно, стопроцентно доказана?

Жизнь человеку дается один раз; другой уже не будет, и потому она бесконечно ценна. Это наше твердое убеждение, убеждение, выстраданное всем западноевропейским обществом. Я согласен с тем, что наше трепетное отношение к отдельно взятой человеческой жизни выросло из христианской концепции ее «святости», — хотя мы знаем о зверствах инквизиции, пытках и истязаниях «от имени Бога». Наше общество считает жизнь человека даром, данным ему при рождении, и у государства нет никакого права — ни морального, ни политического, ни юридического — отнимать ее даже у преступников.

Ко всему сказанному добавлю, что мы живем в государстве «всеобщего благоденствия», чья цель, как иногда кажется, состоит в том, чтобы опекать нас каждый час, каждую минуту; опекать даже тех людей, которых необходимо срочно изолировать от общества. Развитая медицина, похоже, вот-вот предложит нам рецепты бессмертия. Не забудем и о двух мировых войнах, прокатившихся по Европе. Ужасы военных лет оставили в сознании европейцев неизгладимый след, еще более возвысив цену отдельно взятой человеческой жизни.

Есть, на мой взгляд, такие случаи в жизни, когда мы должны сами себе задать вопрос, мучивший древних. Я имею в виду случаи неприкрытого терроризма, когда отдельные мерзавцы лишают жизни большого количества людей — теракты на транспорте, в общественных местах. Ярчайший пример — атака на нью-йоркские «башни-близнецы». Вопрос: как поступить с пойманными злодеями?

Древние были бы бесконечно удивлены, узнав о наших воззрениях и нашей практике на этот счет. Лучшим решением для общества мы считаем строжайшую изоляцию кровавых преступников в условиях, обходящихся налогоплательщикам в 50 тысяч фунтов в год на одного заключенного. Тем не менее древним были вполне понятны аргументы Диодота и Цезаря — применение смертной казни, в определенных условиях, может иметь опасные последствия. Чего они не поняли бы точно — спокойную, сытую тюремную жизнь отъявленных негодяев, место которых на виселице.

Когда Цезарь упоминал об изгнании как альтернативе казни, он имел в виду закон «aquae et ignis interdictio», буквально — «отказ в еде и крове». Первоначально этот закон разрешал безнаказанное убийство преступника любым гражданином. Затем закон претерпел некоторые изменения, и если преступник, приговоренный к смерти, являлся гражданином, то он имел право на замену казни изгнанием. То есть страшный приговор не обязательно подразумевал трагической развязки.