Питер Джонс - Голосуйте за Цезаря

В любом случае ум и сознание человека должны быть направлены на то, чтобы понять и принять прихоти судьбы. «Что ж, в такой мир мы явились и по таким законам живем». Другими словами, мы видим у древних проявления чувства собственного достоинства, закаленного в неимоверных и бесчисленных страданиях, которыми была полна та давно ушедшая эпоха.

Прискорбная мысль, что человек — хозяин своей судьбы, «красной нитью» проходит через всю древнюю философию. Древнеримский врач Авл Корнелий Цельс, например, делил людей на «слабых» («большая часть городских жителей и почти все, кто считает себя любителями литературы») и «здоровых» — людей энергичных и самодостаточных. «Слабые не должны перенапрягаться, но им показаны легкие физические упражнения, достаточные для того, чтобы вспотеть». Люди из второй группы, по мнению Цельса, не придерживаются никаких правил, однако желательно, чтобы они вели разнообразную жизнь в городе и за городом. Им показано заниматься сельским хозяйством, ходить под парусом и заниматься охотой.

Философ и при этом не бедный человек, Сенека (ок. 4 г. до н. э. — 65 г. н. э.), бывший однажды даже советником Нерона, расширил и углубил концепцию Цельса, включив в нее интеллектуальную составляющую. Он не отрицал пользы от физических упражнений, но считал, что без ментального здоровья тело «даже очень сильное, здорово настолько, насколько здоровы сумасшедший или лунатик». Фанатики физического укрепления тела непригодны для изучения наук: у них притупляются все чувства, а главное (и это хуже всего), они слепо подчиняются приказаниям своих наставников, чьими главными приоритетами являются пот и бесконечное утоление жажды.

Однако ум требует неустанного труда — день и ночь, хотя полезно время от времени ходить пешком или ездить верхом. Мы должны ограничивать свою плоть и давать волю нашему духу, считает Сенека. Нашей целью должен быть самостоятельный, верящий в себя разум, презирающий мнение толпы или незаслуженные дары фортуны, разум, который ищет истину и счастье. «Выздоровевший разум таковым и останется».

Но вернемся к Ювеналу. «Mens sana» — «здоровый дух» — только одна из его рекомендаций, актуальная и поныне. Он начинает свои пространные рассуждения с перечисления типажей существующих просителей. Самая распространенная молитва, по мнению Ювенала, — «О боги, дайте мне больше денег!» Но как только кубышка страждущих переполняется золотом, предупреждает он, самое время бить тревогу. Иные мечтают о власти. Все их вожделение — воздвигнуть самому себе монумент, который, рано или поздно, рассыплется или будет разбит (участь многих императоров) трусливой улюлюкающей толпой, тоскующей о «хлебе и зрелищах». Ученики молят богов дать им такое же красноречие, как у Цицерона или Демосфена (напоминаю, что искусство убеждения в древности ценилось необычайно высоко). Однако и Цицерона, и Демосфена погубило именно красноречие. А как насчет военных успехов — победа, триумф, слава? Ювенал язвительно высмеивает достижения Александра Великого и Ганнибала («Давайте, давайте, вы, сумасшедшие! Перепрыгивайте через свои ледяные Альпы! Экзальтированные школьники! Давайте больше пищи для книжных заголовков!»).

Долгая жизнь — еще одно страстное желание. «Но какое же удовольствие видеть трясущиеся руки и слышать дрожащие голоса? — иронизирует Ювенал. — Или вам нравятся лысина, тугоухость, болезни и умственный упадок? Неужели вы согласны видеть смерть ваших любимых людей, которые уходят из жизни, будучи гораздо моложе вас?» Родители молят о благополучии и послушании своих детей. Однако, замечает Ювенал, чрезмерная любовь и излишняя опека опасны для детей так же, как сексуальные маньяки и извращенцы.

Так, значит, нет ничего, за что стоило бы молиться? Ювенал заканчивает свое сатирическое произведение своими собственными довольно скромными рекомендациями: «В общем, пусть боги разбираются сами — они дадут нам все, что нам нужно, а не то, что мы хотим. Но если мы действительно хотим о чем-то их попросить, то пусть это будет «mens sana in corporesano». Просите у богов свободу и смелость, а не пороки и трусость. Отдайте предпочтение геркулесовым трудам, а не восточной роскоши. А более всего пожелайте себе великодушия и добродетели. У госпожи Удачи нет власти, — заключает Ювенал, — это мы сами сделали ее богиней и поместили на небо».

Лорда Байрона настолько впечатлили рассуждения Ювенала, что он даже чуть не распорядился, чтобы на его похоронах читали что-нибудь из произведений великого древнеримского сатирика. Эти мысли достойны того, чтобы взять с собой даже в иной мир.

В отсутствие святых писаний и общепринятых канонов у язычников было столько же воззрений на жизнь после смерти, сколько было самих язычников. Вот каким представлял загробный мир великий Гомер, описывая его в своей бессмертной «Илиаде»:

«Опустившись в подземный мир мертвых, Одиссей (первоначально он решил посоветоваться с провидцем Терезием о том, каким путем вернуться на родину) встретился с душой погибшего Ахилла. Когда Ахилл узнал в Трое, что его любимый компаньон Патрокл погиб в бою от рук троянца Гектора, он поклялся отомстить за друга. Его мать богиня Фетида предостерегла его, что это приведет к его ранней смерти, на что Ахилл возразил: «Тогда я погибну здесь и сейчас, потому что я не предотвратил смерть друга, хотя мог спасти его».

Одиссей приветствует Ахилла, называя его самым благословенным из всех греков, почитаемым, как бог, и царствующим ныне над всеми мертвыми. Ахилл отвечает: «Не пытайся приукрасить меня и мою смерть, блестящий Одиссей. Скорее, я буду работать на бедного крестьянина на его полях как раб за миску похлебки, чем верховодить над безжизненными телами. Хватит! Расскажи лучше о моем сыне...»

Одиссей рассказывает о Неоптолемее, который показал чудеса храбрости при взятии Трои. Далее он продолжает: «Вот так все и было, а душа быстроногого Ахилла широким шагом помчалась над цветочными полями, радуясь моему рассказу о славе его сына».

По Гомеру, царство Аида было не только местом судилища, возмездия и наказания, но и местом, где существование было серым, никчемным и бессмысленным, потому что в царстве теней никто не хотел быть лучшим и никто не мечтал воспарить к звездам. Однако мертвые могли выражать свои чувства, и Ахилл в приступе ярости, отвергнув саму мысль о царствовании в преисподней как воздаянии, обратился к памяти любимого сына. Его реакция на новость из мира живых — летящая семимильными шагами над цветущими лугами душа — потрясает меня до сих пор.

Это и есть жизнь! Это и есть настоящая жизнь!