Дэвид Кинг - Битва дипломатов, или Вена, 1814

Как бы то ни было, скользя и кружась на балах, охотясь или услаждая себя зрелищами вроде карусели, короли, князья, герцоги и дипломаты на какое-то время забывали о своих проблемах.

Миротворцы предавались развлечениям, а проблемы оставались нерешенными, и осведомители барона Хагера докладывали о нарастающем недовольстве за стенами дворцов, бальных и банкетных залов. «Умники» и «лоботрясы», собиравшиеся на Грабен, открыто поносили конгресс за праздность. Почему делегаты не занимаются проблемами мира с такой же энергией, с какой они устраивают балы и банкеты? Почему бы дипломатам не договориться обо всем, пока император Франц столь великодушен и накрывает пятьдесят банкетных столов чуть ли не каждый вечер?

Австрийских патриотов беспокоила неуемная щедрость императора, которая дорого обходилась казне. Им не нравилась явная неблагодарность гостей. Некоторые союзники, вроде русского царя, вели себя не как друзья, а, скорее, как враги. По заключению одного агента, австрийское гостеприимство наносит вред экономике и может обанкротить государство. «Появилась новая разновидность войны, — то ли в шутку, то ли всерьез писал он, — объедать противника».

Если эксклюзивность встреч за закрытыми дверями раздражала, то несуразная борьба за старшинство просто смешила. Предводители пререкались по малейшему поводу — кто должен первым войти или выйти из комнаты, подписать документ? Кто и с кем должен сидеть за ужином? По одной легенде, Меттерних прорубил в свой офис дополнительные двери для того, чтобы участники переговоров могли входить и выходить из него одновременно. Это скорее всего выдумка, но проблема протокольных отношений стояла остро.

В дипломатическом протоколе отражалась степень могущества и влияния державы: дипломаты представляли не столько государство, сколько монархов, и они болезненно реагировали на любой знак пренебрежения. Известен такой исторический факт: в сентябре 1661 года в Лондон прибыл шведский посланник, и посол Испании, не пожелавший следовать за французским коллегой в процессии экипажей, вырвался вперед, чем вызвал скандал и чуть ли не объявление войны.

Из-за подобного рода соперничества немало дел застопорилось и на Венском конгрессе. Декларация, принятая 8 октября, о переносе открытия конференции на 1 ноября так и осталась неподписанной отчасти по той причине, что посланники не могли прийти к согласию о порядке ее подписания. Проблема старшинства постоянно мешала работе германской комиссии, и в результате ее заседания прекратились.

Давно назрела необходимость выработать такие нормы дипломатических процедур, которые способствовали бы международным переговорам. Однако не существовало даже общих подходов к решению этой задачи. К примеру, насколько в таком протоколе должна учитываться мощь той или иной державы? Должны ли различаться по статусу представители королевства и республики? Или посланники древнейших и самых легитимных династий и новых государств, созданных по прихоти Наполеона? В этих и других подобных вопросах предстояло разобраться одной из комиссий конгресса — комиссии по дипломатическому старшинству, которая начала заседать в середине декабря.

В венских гостиных не было недостатка в животрепещущих темах. Людей старшего поколения, например, смущало то, что якшанье с королями умаляет достоинство и престиж коронованных особ. Даже Талейран находил «неприличествующим» видеть трех или четырех королей и еще больше князей на балах и за чаепитием в частных домах. Иногда доходило до абсурда. Женевский банкир Жан Габриель Энар рассказал, что однажды короля Пруссии, стоявшего одиноко у стены, он принял за официанта и чуть ли не попросил его принести бокал шампанского.

Самые оживленные и откровенные дискуссии разгорались, конечно, в тавернах. Дворяне-космополиты, уставшие от придворного этикета, шли в «Императрицу Австрии», молодые немцы облюбовали кафе «Три белых льва», где свое красноречие они запивали вином с устрицами.

Удивительно, но недовольные конгрессом удовлетворяли свою потребность в критике, посещая церкви. Они обычно собирались там, где выступал с провокационными и спонтанными проповедями резкий и энергичный священник Захария Вер-нер. Этот высокий, худющий человек с львиной гривой длинных волос никогда не упускал возможности обрушиться на конгресс с обвинениями в суетности и легкомыслии. Последний раз он во всеуслышание заявил: у всех этих императоров, королей и князей, съехавшихся в Вене, есть один общий повелитель — настоящий правитель конгресса, и имя ему — глупость.

До обращения в католическую веру Вернер имел какое-то отношение к театру. Он написал несколько пьес, в том числе трагедию «Двадцать четвертое февраля», поставленную Гете. В возрасте сорока двух лет Вернер приобщился к мессе и решил стать католиком. Скиталец-поэт отверг свой прежний распутный образ жизни и поменял бордели и сцену на монастырскую келью в Южной Италии и кафедру проповедника.

В Вене Вернер появился во время мирной конференции. В городе театра, как сценического, так и уличного, он сразу же приобрел некоторую известность. Проповедник привлекал к себе внимание страстностью и энтузиазмом, хотя немало людей относилось к нему с опаской, считая его манеру выражаться вульгарной, кучерской и больше подходящей для таверн, а не для церкви.

Однажды на воскресной службе, когда его францисканская церковь была, как обычно, переполнена, отец Захария переключил проповедь на обсуждение одной определенной детали анатомии человека — «маленького отростка плоти» на теле человека, нередко служащего, как сказал Вернер, причиной непреодолимых искушений и ужасающих преступлений. И, по словам священника, эта деталь человеческого тела каждодневно демонстрирует себя на Венском конгрессе. Слушатели были озадачены, не очень понимая, куда клонит проповедник. Затем, ухватившись за край кафедры, Захария вытянул свое узкое лицо к прихожанам и громко спросил: «Показать вам этот отросток плоти?»

В церкви воцарилось гробовое молчание. Выдержав многозначительную паузу, священник воскликнул: «Дамы и господа, зрите! И берегитесь этого источника наших грехов!» И для тех, кто осмелился взглянуть на отца Захарию, он высунул язык.

Прихожане с облегчением вздохнули, а Вернер пустился в объяснения насчет того, как невоздержанный и глупый язык может довести до беды.

Все ждали гала-концерт Людвига ван Бетховена. Сначала его назначили на 20 ноября, а потом перенесли на пару дней из-за болезни австрийского императора. Что-то вроде гриппа внезапно поразило обессиленное балами высшее общество. Первыми, один за другим, слегли русский царь и австрийский император. Потом свалился князь Меттерних, за ним король Пруссии, князь Гарденберг, княгиня Багратион, Доротея и так далее. Можно было подумать, что на конгрессе зародилась новая мода — на недомогание. К счастью, этот «непрошеный гость» конференции — грипп — исчез так же быстро, как и появился.