Сесили Вероника Веджвуд - Тридцатилетняя война

На следующий день все члены сейма, за исключением Ярослава Мартиница и Вильгельма Славаты, ярых католиков, потребовали от избранного короля гарантировать действенность «Грамоты величества». Славата рекомендовал королю не делать этого, ссылаясь на то, что поведение графа Шлика не отражает общий настрой протестантов, и склонял его к тому, чтобы нанести последний и решающий удар. Император Маттиас и его миролюбивый советник кардинал Клезль выражали другое мнение: они считали целесообразным сохранить верность принципам «Грамоты величества». Если даже король и намеревается обрушиться на протестантов, то не следует заявлять об этом с самого начала. Сам же Фердинанд колебался: он вовсе не собирался придерживаться положений «Грамоты величества», но не был уверен в том, что настало время для действий. Ему претила даже мысль о том, что надо идти на уступки еретикам. Он прекрасно знал и Турна, и экстремистов и понимал, что надо лишь подождать до того времени, когда они совершат какие-либо враждебные акты в отношении правительства и дадут ему повод для ответного удара. Разговор с духовником также убедил его в том, что политическая целесообразность иногда оправдывает отклонения от искренности, и на следующий день он формально объявил о признании «Грамоты величества» [110] Hurter, Ferdinand II, VII, p. 243. .

Трудно сказать, чем было вызвано лукавство Фердинанда, если только не опасениями по поводу того, что незамедлительный и недвусмысленный отказ от «Грамоты величества» приведет к всеобщему бунту. Обстановка в стране тогда была такова, что Турн мог повести себя неразумно, протестанты были раздроблены и разобщены, и Фердинанд, настраивая одних против других, мог покончить с религиозными свободами без кровопролития.

Вполне возможно, что ни Маттиас, ни Клезль в действительности не понимали реального положения вещей. Так или иначе, осенью появились два эдикта. Они не противоречили конституции, но ясно указывали на то, что Фердинанд подминает под себя правительство. Первым эдиктом королевским судьям давалось право присутствовать на всех местных и национальных собраниях, вторым документом вводилась королевская цензура над пражской прессой. Маттиас, покидая вскоре Прагу, назначил пятерых «заместителей», среди которых были Славата и Мартиниц, но не оказалось ни Турна, ни Шлика [111] Gindely, Geschichte, I, pp. 242—245. .

В этой напряженной обстановке возникли сразу два острых конфликта. В Клостерграбе, деревне, принадлежавшей архиепископу Праги, протестанты начали строить церковь, ссылаясь на то, что они являются вольными людьми короля, а не вассалами архиепископа. Претензии на свободу совести в данном случае вступили в опасный альянс с заявками на гражданские свободы. Аналогичная ситуация сложилась в небольшом городке Браунау, где протестанты не только строили церковь, но и крали для этого лес. В обоих случаях они утверждали, что воздвигают церкви на королевских угодьях, имея на это право в соответствии с «Грамотой величества». Власти ответили, что хотя протестантам и позволено строить на землях короля, но «Грамота величества» не запрещает и королю отчуждать эти земли. Король подарил данные владения церкви, и права на них протестантов утратили силу. И в той и в другой аргументации затрагивалась одна и та же проблема: конфликтность отношений не только между протестантами и католиками, но и между сюзереном и его подданными. Вправе ли король отчуждать землю без согласия своих подданных? Протестанты-чехи были уверены в том, что у короля нет такого права, и продемонстрировали свое несогласие самым наглядным образом, поскольку Маттиас за последние пять лет возвратил под юрисдикцию архиепископа Праги сто тридцать два прихода [112] Более детальное исследование этой проблемы см. статью Свободы: Svoboda, Zeitsclirift für Katholisclie Theologie, X, pp. 385 f. .

Уезжая в Вену, Маттиас приказал подавлять сопротивление жителей Клостерграба и Браунау, если надо, силой. Католические «заместители», воспользовавшись его указаниями, заключили в тюрьму самых строптивых бюргеров Браунау. Разъединенная прежде оппозиция в Богемии сразу же начала сплачиваться. Протестантов возмутило попрание их свобод, горожан оскорбил арест вольных бюргеров, дворянство решило умерить территориальные аппетиты церкви.

Турн созвал собрание протестантских депутатов и чиновников всей Богемии и потребовал освободить заключенных. Когда его призыв остался без ответа, он обратился к дефензорам «Грамоты величества» и предложил организовать еще более представительный форум. Его назначили на май 1618 года, а пока еще был март. Время, остававшееся до съезда, противоборствующие стороны использовали для обработки общественных настроений, прежде всего в Праге. Несмотря на противодействие католиков, 21 мая в Праге собралась грозная протестантская сила — влиятельные дворяне, помещики, рыцари, бюргеры со всей провинции. Имперские представители тщетно пытались разогнать съезд, и 22 мая, когда Славата и Мартиниц поняли, что им угрожает нешуточная опасность, в Вену за помощью отправился секретарь канцелярии [113] Gindely, Geschichle, I, p. 275. .

Но было поздно. В тот же вечер Турн предложил дворянам план действий. Игнорируя протесты Шлика, он потребовал предать смерти Славату и Мартиница и сформировать чрезвычайное протестантское правительство. Вести о конфликте взбудоражили весь город, и когда на следующее утро депутаты направились к королевскому замку в Градчанах, за ними следовала огромная толпа возбужденных людей. Они прошли через ворота, над которыми распростерся габсбургский орел, во двор, поднялись по лестнице в зал аудиенций и ворвались в комнату, где прятались наместники короля. Славата и Мартиниц оказались зажатыми между столом и каменной стеной, как загнанные звери. Оба ясно понимали, что близится конец.

Десятки рук схватили их и потащили к высокому окну, подбросили вверх и перекинули через подоконник. Первым полетел вниз Мартиниц. «Приснодева Мария! Помоги!» — кричал он, падая. Славата продержался дольше под градом кулаков, цепляясь за раму и взывая к Пресвятой Богородице, пока кто-то не ударил его так, что он потерял сознание, окровавленные руки разжались, и его тело тоже рухнуло в ров. Их дрожащий от страха секретарь прижался к Шлику, ища у него спасения, но разгоряченная толпа выбросила в окно и его.

Один из бунтовщиков перегнулся через карниз и, глумясь, прокричал: «Посмотрим, поможет ли вам Мария!» И через мгновение он тут же воскликнул, изумляясь: «Боже мой, их Мария им помогла!» Действительно, Мартиниц зашевелился. Из соседнего окна кто-то спустил лестницу. Мартиниц и секретарь, осыпаемые камнями, пытались по ней подняться. Слуги Славаты, пренебрегая угрозами толпы, сошли во двор, чтобы вынести оттуда своего хозяина, без сознания, но живого [114] P. Skdlyze Zhofe Historie Ceska, ed. К. Tieftrunk. Prague, 1865; Monumenta Historiae Bohemiae, II, pp. 132—133; Pameti Nejvyssiho Kanclefe Krdlovstvi eeskeho Vilema Hrabete Slavaty, ed. Jirecek. Prague, 1866; Monumenta Historiae Bohemiae, I, p. 81. Впоследствии Славата приукрасил историю падения, дополнив ее перечислением того, сколько раз он отскочил от земли, свалившись из окна. Об этом он поведал спустя двенадцать лет Христиану Ангальтскому. История излагается на испанском языке у Палафокса: Palafox, Dialogo Politico, p. 59. Там же приводится и такая апокрифическая деталь: секретарь якобы даже не ушибся, он вскочил на ноги и принес извинения за то, что неосмотрительно упал на своих господ. .