Евгений Толмачев - Александр III и его время

13 июля Александр III подписал высочайший указ Государственному совету: «Снисходя к просьбе Его Императорского Высочества государя великого князя Константина Николаевича всемилостивейше увольняем Его Высочество от должностей Председателя Государственного совета, Председательствующего в Главном комитете об устройстве сельского состояния и Председателя Особого присутствия о воинской повинности с оставлением в званиях генерал-адмирала, а также в прочих должностях и званиях» (28, оп. 1, д. 10, л. 9).

Как всегда, беда одна не приходит. В ночь с 7 на 8 августа из-за нелепой случайности сгорел любимый дворец великого князя в Ореанде — пожар начался на чердаке, а затем, несмотря на отчаянные усилия брандмейстеров, охватил всё здание. Константин Николаевич поселился в маленьком домике, получившем название Адмиральский, известного ранее как Императорский домик, поскольку здесь император Александр I в 1825 г. почувствовал первые приступы болезни, которая вскоре свела его в могилу.

22 августа 1881 г. в 50-летний юбилей великого князя Константина Николаевича в звании генерал-адмирала Александр III пожаловал ему двойной портрет императоров Николая I и Александра II «при очень милостивом рескрипте», на котором собственноручно сделал приписку: «Искренне вас любящий». Портрет и рескрипт были доставлены в Ореанду довольно многочисленной депутацией от флота, Морского министерства и Гвардейского экипажа, в числе которых были адмиралы П. В. Козакевич, Д. 3. Головачев и тайный советник М. А. Пещуров. В день юбилея великий князь получил около 200 телеграмм, в числе их была одна за подписью «Саша и Маня» (государь и императрица). Осенью того же года Константин Николаевич с Кузнецовой и детьми уехал во Францию — Ниццу и Париж, а в Ореанду вернулся весной 1882 г. 1 октября 1884 г. он заложил там первый камень в основание церкви Покрова Пресвятой Богородицы, которая была готова и освящена ровно через год. Впоследствии церковь в Ореанде была упомянута А. П. Чеховым в его рассказе «Дама с собачкой». Размеренно шли годы. Великий князь надеялся на своё возвращение в Петербург на другое поприще — учёное, на должность президента Академии наук и главного начальника разных обсерваторий и тому подобных учреждений, тем более что большая часть учёных уважала его и имела к нему доверие (208, с. 92). В 1889 г. Константин Николаевич тяжело заболел. Вследствие паралича отнялась левая сторона, пропала речь. Последние три года он жил в Павловске.

«Только когда перед своей смертью, — свидетельствовал Витте, — великий князь приехал в Петербург и поселился в Павловске в настоящей своей семье, император Александр III приехал к великому князю, отнёсся к нему чрезвычайно благосклонно и почтительно, как к своему дяде. Тогда только, за несколько дней до смерти, великий князь понял всю доброту и честность государя и, мне известно, когда к нему подошёл император, Константин Николаевич, уже не будучи в состоянии говорить, взял его руку и поцеловал в знак своего преклонения перед главой царской семьи» (84, т. I, с. 414). Сын Константина Николаевича Константин Константинович (известный поэт К. Р.) даёт более точное описание поведения своего отца во время этой встречи в своём дневнике 10 октября 1889 г. Он пишет: «Папа плакал, закрывал лицо рукою, притягивал к себе государя и целовал его. Потом он захотел встать, Полиголик (прозвище П. Е. Кеппена) и я помогли ему и он проводил государя до дверей». Умер великий князь 13 января 1892 г. в Павловске. Александра Иосифовна обижалась, что Александр III посетил только одну панихиду. Погребён великий князь был 15 января в Петропавловском соборе. Перезахоронен в усыпальницу 23—26 сентября 1911 г.

Драма старшего сына

Великий князь Константин Николаевич, судя по воспоминаниям современников, без ума любил своего старшего сына Николая и не щадил ни средств, ни времени на его воспитание. Писатель Д. В. Григорович, состоявший некоторое время воспитателем Николы (как его звали в семье), вспоминал его с симпатией. Следуя традициям императорской династии, Николай Константинович стал военным. Близкая ко двору великой княгини Александры Иосифовны графиня К. Клейнмихель замечает в своих записках, что «он хорошо и старательно учился в Академии Генштаба, был очень красивым юношей с прекрасными манерами, хорошим музыкантом и обладал прекрасным голосом» (371, 2002, № 10, с. 131). Первым из великих князей Николай окончил Николаевскую академию Генштаба, получил серебряную медаль и был зачислен в Конногвардейский полк. Его брат Константин Константинович в 1871 г. в дневнике отметил, что вся семья любуется Николаем и гордится тем, что он — командир эскадрона. Почувствовав самостоятельность Николай Константинович стал вести фривольную жизнь, имел беспорядочные половые связи, к двадцати годам «заработал сифилис». Вскоре он увлёкся симпатичной и обольстительной кокоткой — американкой Генриеттой Блекфорд (будущей писательницей Фанни Лир), намного старше его. Летом 1872 г. влюблённые побывали в Вене, Мюнхене, Риме, Неаполе и Турине. Николай всюду одаривал её по-царски дорогими подарками. Стремясь разорвать связь с безродной американкой, великий князь Константин Николаевич добился того, что в феврале 1873 г. уже в звании полковника его сын был направлен в далёкий Туркестан и принял участие в Хивинском походе. Однако разлука ещё более сблизила возлюбленных. Николай переводит на счёт своей подруги огромные суммы… Беда разразилась в апреле 1874 г. Чтобы сократить изложение, сошлёмся на дневниковую запись военного министра Д. А. Милютина. «Сегодня утром (18 апреля 1874 г. — Е. Т. ), — помечает он, — государь растрогал меня своим глубоким огорчением; он не мог говорить без слёз о позоре, брошенном на всю семью гнусным поведением Николая Константиновича. Государь рассказал мне всё, как было; подробности эти возмутительны. Оказывается, что Николай Константинович после разных грязных проделок, продолжавшихся уже несколько лет, дошёл наконец до того, что ободрал золотой оклад с образа у постели своей матери и похищал несколько раз мелкие вещи со стола императрицы. Всё краденое шло на содержание какой-то американки, которая обирала юношу немилосердно. Всего хуже то, что он не только упорно отпирался от всех обвинений, но даже свалил вину на других (капитана Е. П. Варпаховского, бывшего при нём за адъютанта. — Е. Т. ), на состоящих при нём лиц. Государь довольно долго говорил об этом тяжёлом для него семейном горе, несколько раз возвращался к нему в продолжение моего доклада, высказывал своё намерение исключить Николая Константиновича из службы, посадить в крепость, даже спрашивал мнения моего — не следует ли предать его суду. Я советовал не торопиться с решением и преждевременно не оглашать дела. Была речь о том, чтоб освидетельствовать умственные способности преступника: поступки его так чрезвычайны, так чудовищны, что почти невероятны при нормальном состоянии рассудка. Может быть, единственным средством к ограждению чести целой семьи царской было бы признание преступника помешанным (клептомания)» (187, т. I, с. 152-153).