Аполлон Коринфский - Народная Русь

Ранним утром, сопровождаемый малым отрядом стрельцов и несколькими подъячими так называемого Тайного приказа, венценосный богомолец выходил из палат. Он был облечен в «смирныя» одежды простого боярина и в то же время был «смирен духом». Шествие направлялось к тюрьмам и богадельням. В первых растворялись к царскому посещению казематы «сидельцев за малыя вины» и полонянников; во вторых — ждали «светлаго лицезрения государева» увечные, расслабленные, убогие. По улицам и площадям, облегавшим путь, по которым надлежало шествовать участникам тайного выхода, теснился бедный люд, жаждавший получить милостыню из рук государевых. Одновременно с этим, по всем стогнам Белокаменной, стрелецкие полковники и пользующиеся доверием царевые подъячие раздавали «от щедрот государевых» нищим, калекам и сирым праздничное подаяние. Земский Двор, Лобное Место и Красная Площадь собирали вокруг себя особенно много бедноты, памятовавшей слова указа государева о том, чтобы ни один бедный человек на Москве не остался в этот день без царской милостыни.

За четыре часа до рассвета самодержец выходил на благочестивый подвиг. Темень зимней ночи черным пологом лежала над одетою снегами Москвой. Впереди государя несли фонарь, обок следовали подъячие Тайного Приказа, поодаль — стрельцы. Встречные на пути оделялись деньгами. Прежде всех «узилищ» посещался Большой тюремный двор. Богомольный гость заключенных обходил каждую избу, выслушивая жалобы колодников — одних освобождая по своему царскому милостивому изволению и скорому суду, другим облегчая узы, третьим выдавая по рублю и по полтине на праздник. Всем «сидельцам тюремным», по приказанию государя, назначался на великие дни праздничный харч. С Большого тюремного двора государь шествовал на «Аглинской». На этом дворе милость царева изливалась на полонянников. Шествуя отсюда, в Белом и Китай-городе государь оделял из своих рук всякого встречного бедняка. Возвратившись с описанного выхода в палаты, царь шел в покои на отдых. Отдохнув и переодевшись, он выходил в Столовую избу или Золотую палату, или же в какую-либо из дворцовых («комнатных») церквей. Царские часы венценосный богомолец слушал — окруженный сонмом бояр, думных дьяков и ближних чинов.

В навечерии великого праздника — царь в белой, шелком крытой шубе, отороченной кованым золоченым кружевом и золотной нашивкою, шел в Успенский собор, где стоял за вечернею и слушал действо многолетия, «кликанное» архидиаконом. После этого патриарх, по описанию Забелина, «со властьми и со всем собором здравствовал государю»… Произносилось «титло». Государь обменивался поздравлениями с патриархом и всеми присутствовавшими; затем, приняв патриаршее благословение, шествовал в палаты.

В сумерки, при трепетном мерцании первой вечерней звезды, являлось во дворец «славить Христа» соборное духовенство с хорами государевых певчих; к последним иногда присоединялись «станицы» патриарших, митрополичьих и других певческих хоров. Славельщики входили в Столовую избу или в Переднюю палату. Государь принимал гостей по уставу — по обычаю, жалуя их белым и красным медом, который золотыми и серебряными ковшами обносили специальные подносчики. Кроме царского угощения, христославы получали и «славленое» (от 8 алтын с 3-мя деньгами до 12 рублей, смотря по положению того, от кого был хор). Русские цари очень любили церковное пение, а потому жаловали «воспевак», обладавших выдающимся искусством в нем, и наособицу.

Наставал самый праздник Рождества Христова. Царь шел к заутрене в Золотую палату. В 10-ом часу утра расплывался над Москвою первый гулкий удар красного благовеста к обедне, подхватываемый колокольнями сорока-сороков московских. В это время государь был уже в Столовой палате, убранной «большим нарядом». Он сидел на своем царском месте, рядом с которым стояло патриаршее кресло. Бояре и думные дьяки сидели по лавкам, застланным «бархатами»; другие ближние люди, младших разрядов, стояли поодаль. По прошествии некоторого времени в палату вступал патриарх, предшествуемый соборными ключарями с крестом и со святою водою. Святителя сопровождал сонм митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов. Государь вставал навстречу архипастырю, шедшему славить Христа. После пения положенных по уставу молитв, «стихер» и многолетия, патриарх поздравлял царственного хозяина Земли Русской и, по приглашению его, садился рядом с ним. Затем, немного спустя, благословив государя, иерарх Православной Церкви, со всеми духовными властьми, шел в царицыны покои, в государынину Золотую палату. После царицы патриарх посещал всех членов царского семейства.

Государь, между тем, собирался к обедне в Успенский собор. Выход в собор совершался по Красному крыльцу, в предшествии и сопровождении бояр. Государь был одет в царское платно (порфиру), становой кафтан и корону; на груди его были возложены царские бармы; в руке он держал царский жезл. Под руки держали царственного богомольца двое стольников в золотых праздничных ферязях. Люди меньшего чина начинали шествие, большего чина вельможи следовали за царем.

Отслушав литургию, государь в одном из приделов собора переменял царское платно на «походное» и возвращался во дворец. Там в это время приготовлялся уже праздничный стол — на патриарха, властей и бояр. Но, верный своему благочестивому обычаю, самодержец московский не садился за стол, не узнав, что все исполнено по его изволению.

А «изволил» государь приказывать еще с утра: «строить столы» для бедных и сирых. В Передней палате или в одних из теплых сеней государевых, к этому времени были уже другие гости: собиралось-скликалось по Москве до ста и более нищих и убогих. Столы уставлялись пирогами и перепечами, ставились жбаны квасу и меда сыченого. По данному ближним боярином знаку, присенники впускали царских гостей, занимавших места за столами. Входили подносчики и оделяли всех обедавших — от имени царского — калачами и деньгами (по полтине). Следом за ними палатою проходил ближний боярин, изображавший собою заместителя государева, и всех «опрашивал о довольстве». И только после того, как этот боярин приносил царю весть, что его убогие гости сыты, пожалованы «жалованьем» и отпущены со словом милостивым, — садился государь в Столовой палате за столы, «браные на патриарха и властей». Иногда, в то же самое время, столы для убогих и сирых «строились» и в царицыных покоях, в ее Золотой палате, где также раздавалось беднякам щедрою рукою царское жалованье. Утром, пред обеднею, к царице съезжались старшие боярыни, вместе с которыми она и слушала славление патриарха.

Встретив праздник делами благотворения обойденным судьбою несчастным и приняв «здравствование» духовных и светских властей ближних людей своих, государь отдавал себя семье. На другой день он слушал утреню и обедню в одной из своих комнатных церквей, после чего принимал приезжих из других городов христославов «духовнаго и светскаго чина». К царице в это же время собирались, по «нарочитому зву», приезжие боярыни. Родственники государя и государыни оставались в царицыных палатах — к «столу»; все же другие гостьи уезжали, так как им, по уставу, не предоставлялось права обедать за царскими столами.