Сергей Соловьев - Общедоступные чтения о русской истории

С 1811 года Наполеон стал собираться на Россию. Летом 1812 года он придвинул к русским границам 600 тысяч войска, в котором были кроме французов итальянцы, голландцы, австрийцы, пруссаки, немцы всех остальных немецких государств, испанцы, португальцы, поляки. 11 июня наполеоновская армия перешла реку Неман между Ковно и Гродно. Император Александр находился в это время в Вильне; узнав о вторжении неприятеля, он дал приказ войскам, в котором говорилось: «Не нужно мне напоминать вождям и воинам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог!» Тогда же император Александр объявил: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». В манифесте государя, изданном 6 июля, русские люди читали: «Да встретит неприятель в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют». Русские люди немедленно откликнулись на этот призыв. В Смоленске дворянство заявило, что выставляет 20 тысяч ратников для земского ополчения. 11 июля государь приехал в Москву: здесь дворянство определило выставить 80 тысяч ратников и пожертвовало до 3 миллионов деньгами, а купечество — до 10 миллионов; и вообще в России выставлено было добровольно до 320 тысяч ратников и пожертвовано не менее 100 миллионов рублей денег.

Число настоящего войска, которое Россия могла выставить вначале против французов, простиралось до 200 тысяч человек. Войско было разделено на две части: одна была под начальством генерала Барклая де Толли, а другая — князя Багратиона; потом обе части соединились. Жестокие битвы у русских с французами были в начале августа месяца за Смоленск. Генералы Раевский, Дохтуров, Коновницын, Неверовский отлично отбивали неприятеля от этого города; но скоро не за что стало биться: от страшной стрельбы, от пожара Смоленск представлял груды развалин. Русские отступили, и французы заняли Смоленск; но здесь из 2250 домов уцелело только 350; улицы были завалены телами убитых и раненых. Наполеон увидал, что война в России вовсе не такая, к какой он привык в других странах, и попытался завести мирные переговоры, толковал, что русские ему вовсе не враги, а император Александр — друг, что не стоит вести войны из-за кофе и сахара, что ничего не выйдет хорошего, когда он займет Москву. Ответа ему не было никакого; а русское войско все отступало; что тут было делать Наполеону? Возвратиться нельзя, стыдно; пошел дальше на Москву.

Император Александр назначил тогда одного главнокомандующего над всем войском, старого, шестидесятисемилетнего генерала Михаила Илларионовича Кутузова. Кутузов стал известен как отличный генерал при императрице Екатерине; его любили Румянцев и Суворов; недавно прославился он блистательным окончанием турецкой войны. 17 августа приехал к войску новый главнокомандующий. «Приехал Кутузов бить французов», — говорили солдаты. Им тяжело было все отступать, хотя отступать и было нужно; и Кутузов сначала пошел назад, но остановился в 108 верстах от Москвы, в Можайском уезде, у Бородина. Здесь 26 августа на рассвете началось сражение, и к вечеру, когда оно прекратилось, с обеих сторон, у русских и французов, выбыло из строя более 100 тысяч человек. Поле сражения осталось за русскими, и Кутузов хотел на другой день опять начать битву; но когда ночью сосчитал урон, то нашел, что биться нельзя, и велел отступать к Москве; французы шли следом.

Узнав о приближении неприятеля, московские жители стали покидать свои дома и уезжать, преимущественно на север и восток; укладывались и увозились дорогие казенные вещи, Оружейная палата, ризницы, архивы; Ярославская и Нижегородская дороги особенно были запружены обозами и экипажами; бедные шли пешком, везли детей на ручных тележках. 1 сентября русское войско расположилось на биваках в двух верстах от Москвы по Смоленской дороге; на Поклонной горе, с которой путешественники, завидев Москву, кланяются ее святыне, — на Поклонной горе сидел старик Кутузов; около него толпились генералы и толковали, что положение невыгодно, нельзя тут давать другого, сражения, Москву не спасти, только последнее войско погубится; вечером в деревне Фили, в избе, где остановился Кутузов, держали военный совет и решили — отдать Москву и войску перейти через нее на Рязанскую дорогу. 2 сентября на рассвете русские войска начали переходить через Москву, а за ними следом явились французы. Наполеон, увидавши Москву с Поклонной горы, сказал: «Так вот он наконец, этот славный город». Подъехав к заставе, Наполеон сошел с лошади и прохаживался взад и вперед, дожидаясь депутации; он по привычке думал, что вот явятся к нему самые знатные жители Москвы, поднесут ключи от города и будут говорить ему приветственные речи. Но он дожидался понапрасну; пришли несколько иностранцев и объявили, что Москва пуста. Наполеон переночевал под городом, в Дорогомиловской слободе, а на другой день, 3-го числа, утром, переехал в Кремль и поместился во дворце. Но еще накануне, 2-го числа, начались пожары, а в ночь с 3-го на 4-е число пламя обхватило большую часть города; в полдень 4-го числа пожар вспыхнул в Кремле, и Наполеон с большим трудом выбрался за город и поместился в Петровском дворце. В продолжение трех суток сгорело в Москве три четверти домов, большая часть церквей была разрушена или разграблена. Русские, не захотевшие оставить Москву, натерпелись больших бед, почти все были обобраны дочиста; хлеба достать было негде, и если где французы прознают про хлеб, сейчас отнимут; собирали овощи по огородам, доставали мокрую муку с барок, севших на дно. Французы ели не вкуснее: у них разложены были костры из дорогой мебели, подтапливались иконами, дорогими книгами и картинами, на кострах кипели котлы, в которых варилась конина; по улицам валялись головы сахару, мешки с кофе, а хлеба не было.

Приближение зимы, которую надобно было встречать в пустой, обгорелой Москве, сильно беспокоило Наполеона. Он не знал, что это такое делается, куда он зашел. Привык он, что как скоро овладевал столицею государства, то война кончена, у него просят мира, соглашаются на все его требования; а тут занял он столицу, столица оказалась пустая и сейчас же сгорела, и ниоткуда ни слуху ни духу. Попробовал он опять предложить мир императору Александру — ответа не было; попробовал пригрозить, что пойдет на Петербург, — нет ответа. Император Александр сказал своим, когда узнал о потере Москвы: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь жить в Сибири, чем заключить мир, подписать стыд Отечества и добрых подданных, пожертвования которых умею ценить».