Сергей Соловьев - Рассказы из русской истории 18 века

Желание фельдмаршала не исполнилось: жених заболел опасною болезнию, и пронесся слух, что князь Алексей Долгорукий хочет обвенчать больного Петра на своей дочери.

Действительно Долгорукие совещались, «чтоб удержать наследство княжне Екатерине для их безопасности». В этом намерении они были ободрены датским посланником Вестфаленом, который забил сильную тревогу, узнав об опасной болезни императора; он бросался то к Голицыным, то к Долгоруким; князю Василию Лукичу говорил: «Слышал я, что князь Дмитрий Голицын желает, чтобы была наследницею цесаревна (Елизавета), и ежели это сделается, то сам ты знаешь, что нашему двору оное неприятно будет; ежели ты не веришь, я тебе письменно о том сообщу, чтобы ты мог о том показать, ежели у вас с кем до разговоров дойдет». Письмо было прислано, в нем говорилось, что «ежели наследство Российской империи будет голштинскому принцу, то нашему Датскому королевству с Россией дружбы иметь не можно, а понеже обрученная невеста фамилии их и можно удержать ее так, как Мен-шиков и Толстой Екатерину Алексеевну удержали, что и вам, по вашей знатной фамилии, учинить можно, что вы больше силы и права имеете». Князь Василий Лукич прочел это письмо перед фамилией и взял его себе; дальнейшего рассуждения Долгорукие не имели, потому что императору стало легче. Князь Василий Лукич успокоил Вестфалена, объявив ему (25 января нового стиля 1730 г.): «Теперь, слава богу, оспа высыпала, и есть верная надежда, что император выздоровеет; но если и умрет, то приняты меры, чтобы потомки Екатерины не взошли на престол; можете писать об этом к своему двору, как о вещи несомненной».

Но скоро не только верная, но и всякая надежда на выздоровление Петра исчезла. По призыву князя Алексея Григорьевича, все родичи собрались к нему в Головинский дворец, где он жил. Хозяин, лежа на постели, объявил им: «Император болен, худа надежда; не чаю, чтобы жив был, надобно выбирать наследника!» — «Кого вы в наследники выбирать думаете?» — спросил князь Василий Лукич. Алексей указал пальцем вверх на покои, где жила его дочь, и сказал: «Вот она!» — «Не можно ль, — начал князь Сергей Григорьевич, — не можно ль написать духовную, что будто его императорское величество учинил ее наследницею?» Князь Василий Лукич взял белый лист бумаги и хотел писать духовную, но спохватился — рука будет уликою! и сказал: «Руки моей письмо худо; кто бы получше написал?» Взялся писать князь Сергей Григорьевич, а князь Василий Лукич диктовал вместе с князем Алексеем. Когда воровская духовная была написана, князь Иван Алексеевич, фаворит, вынул из кармана измаранный лист бумаги и сказал: «Вот посмотрите письмо государевой и моей руки, что письмо руки моей слово в слово как государево письмо; я умею под руку государеву подписываться, понеже я с государем издеваясь писывал», и подписал: «Петр». Родичи объявили, что сходственно, и решили, чтобы подписал под духовною.

Говорят, что ловкость Остермана воспрепятствовала Долгоруким подсунуть воровскую духовную или обвенчать княжну Екатерину с умирающим императором. 18 января Петр II скончался. Собрали совет в Лефортовском дворце: хитрец Остерман, чтоб избежать страшной опасности при подаче голосов (он подаст голос в пользу одного, а выберут другого, — чего ж ему надеяться хорошего в царствование последнего?) решился извлечь пользу из того, что до сих пор только ему вредило: «Дак иностранец, — объявил он, — я удаляюсь от совещаний о выборе, а потом дам свой голос тому, кого все выберут». По выходе Остермана начал говорить князь Дмитрий Голицын. «Дом Петра Великого, — сказал он, — пресекся смертию Петра II, и справедливость требует перейти к старшей линии царя Ивана; царевну Екатерину Ивановну трудно выбрать, хотя она и старшая, потому что она замужем за герцогом Мекленбургским, тогда как царевна Анна свободна и одарена всеми способностями, нужными для трона». Все закричали: «Так, так! нечего больше рассуждать, мы выбираем Анну!» Но этим дело не окончилось, князь Дмитрий Голицын начал опять говорить: «Воля ваша, кого изволите; только надобно нам себе полегчить». Кто-то спросил: «Как себе полегчить?» «Так полегчить, чтобы воли себе прибавить», — отвечал Голицын. «Хотя и зачнем, да не удержим этого», — возразил князь Василий Лукич Долгорукий. «Правда, удержим!» — отвечал Голицын. Все молчали. «Будь воля ваша, — начал опять Голицын, только надобно написав, послать к ее величеству пункты». С этими словами все вышли в другую комнату, где были собраны сенаторы и генералитет; все согласились на избрание Анны, предложенное верховниками. Тут Ягужинский подошел к князю Василью Лукичу и сказал: «Батюшки мои! прибавьте нам как можно воли!» — «Говорено уж о том было», — отвечал Долгорукий. Ягужинский обратился с тем же к другому Долгорукому, князю Сергею Григорьевичу: «Мне с миром беда не убыток, — говорил он, — долго ли нам будет терпеть, что нам головы секут; теперь время думать, чтобы самовластию не быть» {Об этих словах Ягужинского свидетельствовал Долгорукий в своем предсмертном показании.}. «Не мое это дело, — отвечал князь Сергей, — есть больше меня; я в такое дело не плетусь и не думаю». Между тем генералитет стал расходиться. Видя это, князь Дмитрий Голицын сказал: «Надобно их воротить, чтобы не было от них чего», и воротил Ивана Дмитриева-Мамонова, Льва Измайлова, Ягужинского и других. «Станем писать пункты, — сказал им Голицын, — чтобы не быть самодержавствию». Пункты были написаны; но подписать их не успели за позднею порою; подписали на другой день.

«Всемилостивейшая государыня! — писали верховники к Анне в Митаву: — с горьким соболезнованием нашим вашему императорскому величеству верховный тайный совет доносит, что сего настоящего году января 18, пополуночи, в первом часу, вашего любезнейшего племянника, а нашего всемилостивейшего государя его императорского величества Петра II не стало, и как мы, так и духовного и всякого чина светские люди того ж времени заблагорассудили российский престол вручить вашему императорскому величеству, а каким образом вашему величеству правительство иметь, тому сочинили кондиции, которые к вашему величеству отправили из собрания своего с действительным тайным советником князем Васильем Лукичом Долгоруким, да сенатором тайным советником Михаилом Михайловичем Голицыным, и с генералом майором Леонтьевым, и всепокорно просим оные собственною своею рукой пожаловать подписать, и не умедля сюда в Москву ехать, и российский престол и правительство восприять. 19 января 1730». Подписались: канцлер граф Головкин, князь Михаила Голицын, князь Василий Долгорукий, князь Дмитрий Голицын, князь Алексей Долгорукий, Андрей Остерман. Обязательство, посланное к Анне для подписи, заключалось в следующем: «Чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и о крайнем и всевозможном распространении православной нашей веры греческого исповедания; такожде по принятии короны российской, в супружество во век» мою жизнь не вступать, и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять; еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоят, того ради мы ныне уже учрежденный верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без; оного согласия: 1) ни с кем войны не всчинать; 2) миру не заключать; 3) верных наших. подданных никакими податьми не отягощать; 4) в знатные чины, как в статские так и военные сухопутные и морские выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим войскам быть под ведением верховного тайного совета; 5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отымать; 6) вотчины и деревни не жаловать; 7) в придворные чины как русских так и иноземцев не производить; 8) государственные доходы в расход не употреблять и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской.