Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия

Но немецкие министры жестоко ошиблись в своих расчетах насчет Англии! Лорд Касльри ясно высказал взгляд своего правительства относительно вмешательства по внутренним вопросам: «Мы должны симпатизировать друг другу в усилиях, как симпатизируем в опасностях, ибо нет сомнения, что революционеры всех стран подают друг другу руки и действуют сообща. Их успехи или неудачи в одной стране будут необходимо иметь влияние на их движения во всех других. Эта общая опасность, без сомнения, объединяет интересы всех правительств; но она не должна объединять их действия: действие должно оставаться в совершенной особности и быть национальным. Нам опасно казаться в союзе, потому что это будет союз правительств против народов, и с этих пор падение первых будет неизбежно. Вследствие этого наше собственное благо предписывает нам оставаться совершенно нейтральными и чуждыми мер, принятых германскими государствами для своей безопасности, и британское правительство особенно должно удерживаться даже в произнесении своего приговора насчет их, ибо в этом оно должно будет отдать отчет своему парламенту. Самое спокойствие Германии требует, чтоб всякий спор об этом предмете был удален от парламента, чтоб отнять у немецкой революционной партии это средство публичности, ибо другие средства у нее отняты франкфуртскими постановлениями. Мы со своей стороны решились бороться с нашим домашним злом со всею требуемою энергиею и думаем, что этою борьбою деятельно служим общему делу; но для успеха здесь никакая чуждая опора, влияние или даже совет не должны находить к нам доступа».

Тот же лорд Касльри в письме к графу Ливену приглашал русский императорский кабинет к совершенному безучастию в делах Германии с явною целью, чтобы Россия не противодействовала австрийскому влиянию: «Из мнений его величества императора Русского принц-регент с живейшим удовольствием увидал согласие в видах и принципах дворов лондонского и петербургского относительно дел германских. Оба двора одинаково избегают всякого вмешательства в эти дела, — вмешательства, на которое можно было бы смотреть как на нарушение прав и независимости германской конфедерации. Этот принцип определил поведение с. — джемского кабинета, когда дворы венский и берлинский дали ему знать о сущности мер, принятых в Карлсбаде и Франкфурте. Хотя эти сообщения могли оправдать и даже вызвать публичное заявление чувств принца-регента, однако его королевское высочество не счел приличным ни в собственных нотах означенным дворам, ни в инструкциях дипломатическим агентам за границею выразить свое мнение о постановлениях Германского сейма. Принц-регент взглянул на них как на акты иностранных, независимых правительств, изданные для установления их частных дел и внутреннего управления. Этот принцип невмешательства, руководивший принцем-регентом, не исключает всякой мысли о возможности вмешательства; очень может быть, что раздоры между государствами, составляющими германскую конфедерацию, примут характер, столь опасный для их собственного спокойствия, а следовательно, и для спокойствия Европы, что будет законно со стороны дружественных и союзных держав (особенно если они будут призваны господствующим мнением в Германии) сделать несколько осторожных шагов в видах примирения. Но таких явлений теперь вовсе нет, и если мы обратим внимание на то, сколько раз одного ожидания иностранного вмешательства было достаточно для замедления переговоров самых важных и даже для воспрепятствования окончательному решению дел, то ваше сиятельство позволит мне представить ему чрезвычайную важность, какую наш двор полагает в том, чтоб употреблять такой язык, который уничтожал бы в Германии всякое подозрение в возможности подобного вмешательства».

Англия старалась более всего об устранении вмешательства, причем в описываемое время вмешательство представлялось для нее всегда русским вмешательством; но Австрия, которую она поддерживала в стремлении играть первенствующую роль в Германии и поднять свое значение в Европе, Австрия не думала ограничиваться видами английской политики. Австрия желала вмешательства России, но с тем, чтобы русский император при этом вмешательстве изменил свое прежнее направление. Меттерних не терял надежды произвести это изменение даже и относительно Германии, состояние которой он описывал таким образом: «Наблюдая с некоторым вниманием внутреннее состояние Германии, открываем и здесь, как в большей части других государств европейских, те же элементы разрушения, которые гложут связи общественного тела, ту же слабость верховной власти, ту же игру партий; наконец, ту же тупость в массах. Единственная особенность, но резко выдающаяся, представляемая федерациею, состоит в том, что только в Германии находим мы монархические правительства, которых вся деятельность направлена на поддержание либерализма, которые покровительствуют политическим сектам, спекулируют на произведении нравственного обольщения и ведут себя так, как будто результаты такого порочного поведения не окажут своего гибельного влияния на их собственную судьбу. Эти маленькие государства чувствуют себя сильными вследствие покровительства, которым они пользуются, в силу федеральных гарантий и под эгидою консервативного начала, служащего основанием политики Великого союза. Беспокойный дух маленького двора, освобожденного от важной ответственности политической, заставляет его искать ложной популярности. Покровительствуя революционным учениям, он воображает, что играет в верную игру и обеспечивает себе успех во всяком случае — восторжествует ли монархическое начало, или партия либеральная возьмет верх. Первое революционное движение началось в Прусской монархии. Это движение, которое между 1812 и 1815 годами сообщилось и некоторым другим соседним государствам, с течением времени до такой степени ослабело в Пруссии, что это государство можно теперь считать одним из самых обеспеченных относительно будущих волнений. Великое герцогство Веймарское из всех малых государств было первое, которое послужило очагом самому резкому радикализму. Опыт способствовал его потушению. Убийство Коцебу открыло глаза покровителям горячки немецкого юношества, и карлсбадские конференции положили конец важной роли, которую играла Иена. Бавария, вводя к себе представительную систему, смешивая форму преимущественно немецкую провинциальных чинов с порядком вещей, существенно чуждым германской почве и духу ее народов, причинила зло. Гибельный пример, поданный Бавариею, скоро увлек дворы баденский и гессенский. Карлсбадский съезд, обнародование его решений во Франкфурте, особенно же установление центральной следственной комиссии в Майнце нанесли решительный удар деятельности сект, университетским заговорам и усилиям либерализма вводить всюду представительную систему. Новая эра началась для Германии с осени 1819 года. Нравственное содействие императора Всероссийского окончательно даст средства небольшому числу германских дворов возвратиться с ложной дороги, по которой они до сих пор следовали.