Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия

Несмотря на официальное закрытие конгресса, оба императора и министры разных дворов оставались в Лайбахе, дожидаясь успокоительных известий из Неаполя; но пришли тревожные вести из Северной Италии: в Пьемонте вспыхнула революция.

Давно уже политическая жизнь, иссякшая в других частях Италии, сохранялась только в Пьемонте, в значении которого для раздробленной и бессильной Италии нельзя не заметить сходства со значением Пруссии для раздробленной и бессильной Германии. Находясь постоянно между двух огней, между двумя великими державами — Францией и Австрией, стремившимися утвердить свое влияние и владычество в Италии, слабые владельцы Пьемонта герцоги Савойские умели держаться ловкой и далеко не безупречной политики, сходной с политикой великого курфюрста Бранденбургского в борьбе между Швецией и Польшей. Менять по обстоятельствам союз с одной соперничествующей державой на союз с другой, выговаривая себе разные вознаграждения за эти союзы, — служило основанием пьемонтской политики. Как бранденбургские курфюрсты добились наконец королевского титула по освобождении из польского вассальства Пруссии, чем, по словам Фридриха II, заброшено было в гогенцоллернский дом семя честолюбия, которое рано или поздно должно было дать плод, так и герцоги Савойские добились королевского титула по островам, сначала Сицилии, потом Сардинии. И здесь этот титул был, как видно, семенем честолюбия. Сардинские короли начали также хлопотать об усилении себя, об округлении своих владений в Италии, причем не спускали глаз с Миланской области.

«Сын! — говаривал король Карл-Эммануил своему наследнику. — Миланская область — это артишок, который надобно кушать листик за листиком». Еще в 1733 году между парижским и туринским дворами был заключен договор, по которому австрийцы должны были быть изгнаны из Италии; Милан присоединяется к Пьемонту и составляет Ломбардское королевство; Мантуя также присоединяется к Пьемонту, зато Савойя уступается Франции. Бурные движения революционной Франции смыли с карты континентальной Европы Сардинское королевство; после падения Наполеона королевство было восстановлено с придатком Генуи; но правительство и народ восстановленного королевства вынесли из эпохи испытания непримиримую ненависть к Австрии, которая своим поведением во время очищения Италии Суворовым доказала всю свою враждебность к Пьемонту, а теперь, с 1814 года, Австрия пользовалась в Италии самым могущественным влиянием. Знаменитый савояр Жозеф де-Местр писал в 1804 году: «Пока жив, не перестану повторять, что Австрия есть естественный и вечный враг короля (сардинского). Чего хочет король? — утверждения своей власти в Северной Италии. Чего боится Австрия? — этого самого утверждения. Итак…» Это «итак» очень хорошо понимали в Пьемонте.

Теперь Австрия распоряжается в Италии, хочет ввести свои войска в Неаполь, уничтожить там новый порядок вещей. А этот порядок имеет в Пьемонте многочисленных приверженцев; адвокаты, купцы, литераторы, студенты недовольны восстановлением привилегий, вспоминают с сожалением о равенстве, которое было у них во время французского владычества; карбонаризм пустил корни и в Пьемонте; соседство волнующейся Франции, революции испанская, неаполитанская оказывали сильное влияние. Гостиная французского посланника герцога Дальберга была местом свидания недовольных, которые из слов посланника имели право заключить, что в случае восстания они будут поддержаны Францией, 11-го января произошла в Турине студенческая вспышка; солдаты усмирили студентов; но этим дело не кончилось, потому что обширный заговор зрел в войске и даже в высших слоях общества, где хотели французской партии. Молодой принц Кариньянский, глава младшей линии королевского дома и ближайший наследник престола после герцога Генуезского, брата королевского, не имевшего, так же как и король, сыновей, не был чужд замыслам заговорщиков; мы видели, что существовало особое тайное общество «адельфов», действовавшее в пользу либерального герцога Кариньянского.

10-го марта часть Алессандрийского гарнизона с несколькими сотнями патриотов, или так называемых итальянских федератов, провозгласили конституцию, овладели крепостью и учредили временную юнту; в тот же день революция вспыхнула в Пиньероли и на другой день — в самом Турине; здесь революционеры овладели крепостью при криках: «Да здравствует король! Да здравствует испанская конституция! Война австрийцам!» Скоро эти крики раздались по всему городу. Король Виктор-Эммануил, видя, с одной стороны, невозможность сладить с революцией, а с другой — не желая уступить ей, отрекся от престола; и так как брат его, герцог Генуезский, находился в это время у зятя своего, герцога Моденского, то регентом в Турине провозглашен был принц Кариньянский, который принужден был уступить требованиям народа и провозгласить испанскую конституцию. Сильное волнение обнаружилось и в Ломбардии, где также действовали карбонари.

Известия о событиях в Алессандрии и Турине произвели в Лайбахе такое же громовое впечатление, какое в 1815 г. было произведено в Вене известием о высадке Наполеона на берега Франции: смотрели друг на друга в немом ужасе. Боялись, что подобные же явления обнаружатся и в других частях полуострова; что народные массы, поддержанные войсками Неаполя и Сардинии, подавят ненавистную итальянцам австрийскую армию; опасались, что движение отзовется во Франции, в Германии, в Польше. Страх овладел Меттернихом, который вовсе не отличался твердостью духа в опасностях. Но как в 1815 году в Вене, так и теперь в Лайбахе император Александр положил конец этому всеобщему ужасу; он сказал императору Францу: «Мои войска в распоряжении вашего величества, если вы считаете их содействие полезным для себя». Австрийский император принял это предложение с благодарностью, и стотысячная русская армия получила приказ вступить в Галицию; прежде истечения двух месяцев она должна была явиться в Италии.

Сто тысяч русского войска! Да кроме этих ста тысяч русский император приказал готовить еще две другие армии! Значит, опять судьба Европы в руках русского государя, и, раз уничтоживши революционные движения своим войском, император Александр может распорядиться в Италии не так, как бы хотелось Австрии. Поццо-ди-Борго получил же инструкцию принимать в соображение мнение короля и нации! Меттерниху стало страшно; но когда австрийскому министру становилось страшно перед Россией, то он мог быть уверен, что найдет полное сочувствие в Англии. Сочувствие выразилось в том, что Меттерних и Гордон, оба ненавидевшие Францию, решились обратиться к этой державе, чтобы ее силами уравновесить силы России. Император Франц выразил Ла-Ферроннэ желание, чтобы Франция взялась потушить пьемонтскую революцию для отнятия у России предлога двигать свои войска. «Мы не можем, — говорил император, — действовать против Пьемонта, как действуем против Неаполя: австрийцы и пьемонтцы ненавидят друг друга; нас заподозрят в корыстных видах». Ла-Ферроннэ отвечал, что как в Неаполе, так и в Турине французское правительство не позволит себе вооруженного вмешательства и, сильно порицая возмущение пьемонтской армии, ограничится действием чисто нравственным. Делать нечего, надобно было ждать страшной русской помощи.