Сергей Соловьев - Император Александр I. Политика, дипломатия

Можно было рассчитывать на успех; но его надобно было купить большими жертвами и необыкновенной устойчивостью; надобно было бороться с Наполеоном, который употребит все средства, средства наполеоновские, для защиты своего политического существования; надобно было в то же время бороться с союзниками. Наполеона можно было одолеть только посредством коалиции — и коалиции полной. Поэтому прежде всего, прежде чем Наполеон соберется с силами, надобно было составить коалицию.

Война 1812 года самым наглядным образом показывала расширение исторической сцены, усложнение европейского политического организма. Судьба Европы решалась на отдаленном Востоке, в той стране, которая только сто лет назад открыла себя Европе и приняла участие в ее делах. В небывалом беспокойстве, со страшно напряженным вниманием все мыслящее в Европе обращалось к этой далекой стране, прислушивалось к каждому звуку, ибо вести, приходившие оттуда, были вести о жизни или смерти европейской независимости. Прусский канцлер Гарденберг под гнетом тяжких условий, в какие французское иго поставило Пруссию, в муках ожиданий, чем кончится борьба на Востоке, ищет хотя какого-нибудь успокоения, обращается за мнениями, за советами к Меттерниху. «Гений Наполеона, слабость характера императора Александра, недостаток единства в русских планах и в их исполнении поведут ли быстро к невыгодному миру для России? Или, если Александр будет держаться крепко, если самые победы мало-помалу истощат силы Франции, если ее войска, затянувшиеся в далекие страны в ненастное время года, почувствуют недостаток продовольствия, будут окружены многочисленным народом, для которого война будет национальною, — гений Наполеона не явится ли несостоятельным и громадные полчища, которыми он располагает, не потерпят ли, наконец, неудачи, не потратятся ли?»

С такими вопросами обращался Гарденберг к венскому оракулу и получил ответ (5 октября 1812 н. ст.): «В недостаточности первого русского плана, в покинутии оборонительной системы, в вынужденном отступлении из самых лучших и богатейших провинций империи, в неслыханном опустошении Москвы я вижу только признаки и доказательства бессвязности и слабости. Государь, который бы взвесил хладнокровно результаты планов, представленных ему министрами; который бы сделал все для предупреждения несчастий или для обращения их против неприятеля, — такой государь представлял бы для меня крепкую точку опоры. Я не нахожу ее в бесплодных жертвах, в разрушении стольких обширных замыслов многих великих предшественников; я тут вижу только потерю европейского существования России и, к несчастию, в этой потере страшное усиление тяжести, давящей нас. Я не рассчитываю ни на какую твердость со стороны императора Александра, ни на какую связность в настоящих и будущих планах его кабинета, ни на какие решительные результаты в его пользу вследствие климата, приближения зимы: я отрицаю возможность, чтоб те же самые люди, которые поставили государство у края погибели, могли вывести его из этого положения». «Итак, нет спасения!» — готов был воскликнуть Гарденберг. «Зачем же так скоро отчаиваться? Австрия спасет Европу! — провещал оракул. — Зимою испанские события чрезвычайной важности, печальное положение России, истощение всех континентальных государств, необходимость мира, чувствуемая и Англией, все это может нам дать мир. Я сделаю попытку в Англии; мы поговорим в этом же смысле с Московским императором [12] «A l'empereur de Moscou» — подчеркнуто. Понятна вся злость этого выражения после сожжения Москвы. ; мы постараемся уяснить, чего надобно ждать с той и другой стороны».

В конце 1812 года в Европе увидали, что спасение ее приходит не из Австрии. Но Меттерних не уступит. В страшной досаде, заставляющей его беспрестанно огрызаться на Россию, он переменяет свои речи относительно результатов войны, но не перестает внушать, что Австрия может спасти Европу миром, хотя Тарденберг никак не может согласитьсяс этим. Меттерних пишет: «По стольким доказательствам изменчивости и слабости петербургского кабинета можно было рассчитывать, что император Александр после занятия Москвы вступит в переговоры. Эта надежда была обманута: видно, Россия покидает свои непосредственные интересы вовсе не так легко, как покидает своих союзников».

Но, как бы то ни было, Наполеон потерпел первую страшную неудачу, которая произвела на все европейские народы громадное впечатление. Тем лучше, тем склоннее он будет к миру, и Австрия будет посредницею, возьмет в свои руки судьбы Европы, потому что, кроме нее, ни одна держава не может быть посредницею. Есть препятствие: Австрия в союзе с Францией, обязана помогать последней войском. Как же соединить роль союзницы с ролью посредницы? Поэтому надобно прежде всего высвободить себя из французского союза, повести ловкие переговоры с Наполеоном с целью отклонить его требования помощи в войне; сначала не становиться ни на чью сторону. Разумеется, Россия и Пруссия будут настаивать, чтобы Австрия немедленно вступила с ними в коалицию против Наполеона; но на это нельзя согласиться; пусть Россия начинает, пусть к ней присоединится и Пруссия — Австрия будет выжидать, а между тем сильно вооружится, чтобы при первом удобном случае выступить вооруженною посредницею и таким образом держать в своих руках и Наполеона, и коалицию, против него направленную. Оставаться нейтральною невозможно — это значило бы потерять всякое значение, тогда как Австрия должна играть главную, первенствующую роль, для чего именно необходимо вооруженное посредничество. Если Наполеон не согласится на австрийские предложения, обеспечивающие для Австрии территориальные выгоды и важное значение, то Австрия должна примкнуть к России и Пруссии, чтобы принудить Наполеона к миру, вовсе не для того, однако, чтобы вести дело к его окончательному низвержению. Австрия слаба, и потому для поддержания своего значения для нее необходимо поддерживать равновесие между двумя колоссами, Россией и Францией; низложение Наполеона поведет необходимо к преобладанию России, что для Австрии еще опаснее, чем преобладание Наполеона. Для Австрии необходимо, чтобы Россия не восстановляла Польши и не трогала Турции, не обхватывала Австрию со всех сторон славянщиною; но как этому помешать, если Александр низвергнет окончательно Наполеона и получит преобладание в Европе? Его замыслы относительно Польши и Турции известны. От Пруссии ждать добра нечего: с нею необходимо соперничество в Германии; увеличивать немецкие владения Пруссии, усиливать ее влияния в Германии никак не следует; никак не следует способствовать объединению Германии под какими бы то ни было формами, восстановлять империю, ибо это принесет только пользу Пруссии, главной немецкой державе; всего выгоднее установить между германскими государствами связь самую слабую, интересом самостоятельности поддерживать их правительства против Пруссии и на деле, а не по форме дать Австрии возможность иметь на них господствующее влияние. Вот программа Меттерниха. Император Франц был в восторге, что наконец пришло его время: пусть сильные дерутся, истощают друг друга — слабая Австрия предпишет им законы. Узнав, что Наполеон принужден оставить Москву, Франц сказал: «Пришло время, когда я могу доказать императору французов, что я такое!»