Александр Доманин - Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники

Таким образом, ответственность, налагаемая на командиров войска, была весьма высокой. Помимо всего прочего, каждый начальник младшего и среднего звена отвечал за функциональную готовность своих воинов: им проверялось перед походом все снаряжение каждого солдата — от комплекта вооружения до иголки с ниткой. Недоукомплектованный солдат наказывался командиром, но если осмотр производился поверхностно, то наказанию подлежал уже не только простой воин, но и сам командир. Одна из статей Великой Ясы, пусть и несколько туманно, утверждает, что за проступки своих солдат — расхлябанность, плохую готовность, тем более воинское преступление — командир наказывался одной мерой с ними: то есть, если солдат подлежал смертной казни, то мог быть казнен и командир. Об этом знал каждый представитель начальствующего состава, и можно представить, какой небывалый уровень порядка царил в монгольском войске — от самого низшего его подразделения до армии в целом.

Велик был спрос с командира, но не менее велика была и та власть, которой он пользовался в своем подразделении. Приказ любого начальника должен был выполняться беспрекословно. Не за всякий проступок, конечно, следовала смертная казнь, как иногда утверждают историки, плохо знакомые с реальными принципами дисциплины в монгольской армии. Но наказание следовало за любой, даже самый невинный проступок: солдат били бамбуковыми палками, а за более серьезное или повторное нарушение — батогами. Постоянных нарушителей воинской дисциплины и совершивших воинские преступления в обстановке боевого похода действительно казнили. Между прочим, серьезным военным преступлением считалось начинать грабеж неприятеля, даже уже побежденного, без разрешения воинского начальника. Эти поразительные порядки чрезвычайно удивляли многих авторов — свидетелей монгольских завоеваний. На фоне их собственных «цивилизованных» воинов, удержать которых от безудержного грабежа не мог ни один полководец, такая дисциплина в монгольском войске производила на персидских и западноевропейских летописцев потрясающее впечатление. К слову, заметим, что, когда грабеж побежденных разрешался, никто из монгольских воинов не получал изначального преимущества; значение имели лишь личные способности: тот, кто первым занял дом, автоматически получал все в нем содержавшееся, а опоздавший — будь он хоть тысячником — никаких прав на это имущество уже не имел (выделялась только особая ханская доля — десятина).

Жесткая дисциплина имела особое значение в боевой обстановке. Но она подразумевала также и четкое управление войсками. Беспрекословное выполнение приказов делало армию непобедимой только тогда, когда военачальники были способны довести эти приказы до каждого подчиненного. Особенно важным это становилось в условиях боя, когда непрерывно меняющаяся обстановка требовала порой неожиданных, заранее не оговоренных решений. И в монгольской армии система управления и передачи приказов вышестоящих начальников также была возведена на должную высоту. Оперативное управление в условиях боевых действий осуществлялось разными способами: устным приказом командира или от его имени через посыльного, сигнализацией бунчуками и приснопамятными свистящими стрелами, четко разработанной системой звуковых сигналов, передаваемых трубами и боевыми барабанами — «накарами». И отметим, что не было ни одного случая, когда бы монгольское войско оставило поле битвы при поднятом штандарте (бунчуке) начальника. Монголы, хоть и редко, но терпели поражения, — в частности, при Перване или Айн-Джалуде, — но даже при поражении не было никакой паники, и воинская дисциплина была превыше всего. Сам Чингисхан отмечал как едва ли не важнейшее свое достижение установленные им принципы управления и порядка: «Введенными мной порядку и дисциплине обязан я тем, что могущество мое, подобно молодой луне, растет со дня на день и что я заслужил благословение Вечного Неба, уважение и покорность земли».

И все же не только (и даже не столько) порядок и дисциплина сделали монгольскую армию Чингисхана уникальным явлением в мировой истории. Мы знаем немало примеров, когда и строжайшая дисциплина, даже совмещенная с высоким боевым духом, отнюдь не обращалась в автоматическую победу. Отрежьте такую армию от источников снабжения, перережьте коммуникации, захватите обозы — и поражение, несмотря на любую дисциплину, становится почти неминуемым. Вспомним русскую армию Петра I в печальной памяти Прутском походе 1711 года или Египетскую кампанию гениального Наполеона. Блестящие полководцы, великолепные армии, но результат — полное поражение. В этом и было серьезное отличие монгольской армии от армий как прошлого, так и будущего: она не нуждалась ни в коммуникациях, ни в обозах; по сути, в боевом походе ей вообще не требовалось снабжение извне. И с полным основанием любой монгольский воин мог бы выразить это словами известной латинской поговорки (если бы знал ее): «Omnia mea mecum porto» — «Все свое ношу с собой».

В походе монгольское войско могло двигаться целые месяцы и даже годы (четырехлетний многотысячекилометровый рейд армии Субэдэя и Джебэ — самое лучшее тому подтверждение) без перевозимых за собой запасов продовольствия и фуража. Монгольский конь полностью находился на подножном корму: ему не нужны были ни конюшня, ни торба овса на ночь. Даже из-под снега он мог добывать себе пищу, и монголы никогда не знали принципа, которому подчинялись едва ли не все армии средневековья: «зимой не воюют». Специальные отряды монголов высылались на один-два дневных перехода вперед, но их задачей были не только боевое охранение и тактическая разведка; одновременно проводилась и «хозяйственная» разведка — выбирались лучшие пастбища и определялись места для водопоя.

Удивительной была и выносливость и неприхотливость монгола-воина. В походе он довольствовался тем, что удавалось добыть охотой или грабежом, при необходимости мог неделями питаться своим каменно-твердым хурутом, запасенным в седельных сумках. Но даже полное уничтожение всех запасов — ведь и хурут может когда-нибудь кончиться — вовсе не ставило армию на грань гибели от голода. Когда есть становилось уже совсем нечего, монгольский воин мог питаться… кровью собственных коней. От монгольской лошади без особого ущерба для ее здоровья можно было взять до полулитра крови. Поскольку запасных коней всегда имелось немало, — вообще, обычной нормой на походе было три коня на человека, — такой способ вполне мог обеспечить выживание. Наконец, в пищу могли идти и павшие или покалечившиеся лошади. Даже при благоприятных условиях в большой армии падеж лошадей, исходя из простой теории вероятности, составлял ежедневно несколько десятков. А это уже позволяло, пусть и скудно, но накормить армию. Ну а при первой же возможности конские стада вновь пополнялись за счет захваченного скота.