Вольдемар Балязин - Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых

В начале октября царь уже не всегда выходил к завтраку, его все чаще одолевала сонливость, и он поручил чтение бумаг цесаревичу.

А цесаревич, окунувшись в государственные дела, больше все-таки думал о своей Аликс, с нетерпением ждал от нее писем и, хотя получал их почти каждый день — а то и по два-три в сутки, — разрывался между жалостью к больному отцу и непреоборимым страстным желанием видеть свою невесту.

Восьмого октября в Ливадию прибыл отец Иоанн Кронштадтский — известнейший в России «молитвенник за больных», слывший чудотворцем-исцелителем. Приезд его дал понять, что дела Александра обстояли плохо и уповать на медицину уже нельзя — требуется вмешательство не земных сил, но — небесных. Вместе с отцом Иоанном приехали братья царя — Сергей и Павел, великие княгини Александра Иосифовна и Мария Георгиевна, сын Ольги Константиновны — греческий принц Христофор.

На следующий день протоиерей Янышев приобщил больного, и тогда же в Ливадию пожаловал брат царя Владимир и великая княгиня Мария Павловна Младшая, жена шведского принца Вильгельма. Все эти гости ни у кого из обитателей Ливадии не вызвали никакой радости. Не на праздник они ехали — на поминки. И хотя Александр был еще жив, но тень смерти уже витала над Ливадией.

Утром 10 октября Николай поехал в Алушту, куда вскоре же прибыла его любимая тетка Элла и с нею — Аликс. Ее приезд внес оживление и радость в печальную атмосферу Ливадии, а Николай почувствовал, что рядом появился человек, который готов разделить надвигающееся на него страшное горе.

Пятнадцатого октября Аликс написала ему в дневник: «Дорогое дитя! Молись — Богу, Он поможет тебе не падать духом, Он утешит тебя в твоем горе. Твое Солнышко молится за тебя и за любимого больного». А чуть ниже, в тот же день, следовала другая запись: «Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и глубоко. Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому — Г. (имеется в виду еще один врач — Грубе, — В. Б.) приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить его делать то, что нужно. И если доктору что-либо нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой».

Эта запись в дневнике Николая не просто многозначительна. Она — символична. В ней — то направление, та тональность и та позиция, которая на долгие годы впредь будет характерной для их взаимоотношений: забота о нем и его делах и тревога за него будут постоянными спутниками жизни Аликс, главным смыслом и доминантой ее существования. Власти «для себя» она никогда не хотела, хотя и обладала достаточно сильным характером. Но не только сила характера была присуща Аликс. Появившись на свет в дармштадтском захолустье и выросши в блистательном имперском Виндзоре, Аликс на всю жизнь сохранила двойственность натуры: она была до болезненности застенчива, но статус императрицы не позволял ей выявлять это качество, принимаемое за робость и нерешительность, а то и трусость; она очень трудно сходилась с незнакомыми людьми, а придворные церемонии чуть ли не всякий раз обязывали ее представляться многочисленным визитерам — иноземным министрам, дипломатам, дальним и не очень дальним, но почему-либо еще незнакомым ей родственникам, знаменитостям разного рода — от выдающихся ученых до известных гастролеров, — и каждый из них мог расценивать это за чопорность, холодность или даже оскорбительное невнимание.

Она была домоседка и истая затворница, и оттого круг ее друзей был очень узок, а при дворе воспринимали это как непомерную гордыню, чуть ли не манию самовлюбленности, если не ксенофобию. Эти же качества превращали, особенно на первых порах, ее будущего мужа не просто в самого близкого ей человека, но почти в единственного своего, по-настоящему родного, хотя рядом с ней была и любимая сестра Элла, тянувшаяся к младшей своей сестре еще и потому, что у нее не было детей, а отношения с мужем были более чем своеобразными.

Попадая на публику, Аликс из-за застенчивости внутренне подбиралась, холодела, отчего и лицо ее, и взгляд становились безучастными и отчужденными, что конечно же не располагало людей в ее пользу.

А между тем императору становилось все хуже и хуже. 17 октября он повторно причастился у отца Иоанна Кронштадтского, получив отпущение грехов. В этот печальный день Аликс записала в дневник Николая: «Говори мне обо всем, душки. Ты можешь мне вполне верить; смотри на меня как на частицу тебя самого. Пусть твои радости и печали будут моими, и это нас еще более сблизит. Мой единственный любимый, как я люблю тебя, дорогое сокровище, единственный мой! Душки, когда ты чувствуешь себя упавшим духом и печальным, приходи к Солнышку, она постарается тебя утешить и согреть своими лучами. Да поможет Бог!»

Они все еще надеялись, хотя Александр был уже совсем плох. Иоанн Кронштадтский рассказывал потом, как увиделся он с Александром III в его последние дни жизни. Царь встретил его, стоя в накинутой на плечи шинели, и сердечно поблагодарил за то, что отец Иоанн приехал к нему. Потом они вместе вошли в соседнюю комнату и встали на молитву. Царь молился с необычайно глубоким чувством. Столь же искренен был он и при причащении, и в последние часы жизни. Когда 20 октября Иоанн пришел к умирающему, сидевшему в глубоком кресле, поднялась буря, море стонало, и Александру от всего этого было очень скверно. Он попросил отца Иоанна положить руки ему на голову, и когда священник сделал это, больному вроде бы полегчало. Он сказал:

— Мне очень легко, когда вы их держите. — А потом произнес: — Вас любит русский народ, любит, потому что знает, кто вы и что вы.

И вскоре после этих слов царь откинул голову на спинку кресла и тихо, без агонии, умер. Смерть наступила в четверть третьего дня 20 октября 1894 года.

Императрица, наследник с невестой и все дети Александра III стояли возле него на коленях и тихо плакали. Тем же вечером Николай записал: «Боже мой, Боже мой, что за день. Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели около него. Дыхание его было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3-го он причастился Святых Тайн;, вскоре начались легкие судороги… и конец быстро настал. Отец Иоанн больше часа стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мама! Вечером в 9 1/ 2была панихида — в той же спальне! Чувствовал себя как убитый. У дорогой Аликс опять заболели ноги».