Б Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 2)

- В заговоре с вашим отцом?

- Нет, с его сыном, герцогом Шартрским.

Здесь маркиз, совершенно остолбеневший от изумления, вызванного такими открытиями, сел на постель, выпил рюмку рома и предложил другую Тюльпану.

- Стало быть, я должен звать вас "монсиньор", - сказал он наконец насмешливо, но с симпатией.

- С этим мы разберемся позднее, маркиз, - сказал Тюльпан, смеясь и подняв руки. - Мы поговорим обо всем, если у вас будет желание.

- Но я очень хочу этого! - весело воскликнул Лафайет. - Задача совершенно невероятная! Только представьте себе, монсиньор! Представьте себе, какие случайности и неожиданности обрушиваются на Бурбонов! Орлеанская ветвь может их заменить! Череда везений, скоропостижнных смертей и таких же убийств - не говоря уж о гневе народа, который, по моему мнению, не будет слишком долго ждать того, чтобы был услышан его голос - и вы будете приведены к власти! Если поискать как следует, то окажется, что у вас гораздо больше прав, чем у других, не так ли? Тюльпан, король Франции... - такое приключение вполне может удовлетворить такого демократа как я.

Они оба весело рассмеялись, хлебнув ещё рома, и наконец, улучив подходящий момент, Тюльпан сказал:

- Следовательно, это вы должны оказывать мне безусловное уважение!

- Ваше величество, - сказал Лафайет, - я ваш смиренный слуга!

После этого он от смеха свалился с постели на землю и хохотал так громко, словно был неблагородного происхождения. Чтобы скрыть свое смущение, маркиз поднялся на ноги, сделав это с некоторым трудом, тогда как Тюльпан быстро вскочил, держа в руке рюмку с ромом.

- И в ожидании этого дня, мсье, я откладываю все свои приключения и все лежащие в их основании тайны, которые мы выясним вместе, когда вы будете моим премьер-министром.

- Я больше чем когда-либо весь обратился в слух.

Остальное было совсем просто и не содержало ничего таинственного. Пятого мая на остров Желания зашел небольшой фрегат, приписанный к флоту адмирала де Грасса, прибывшего на Мартинику 28 апреля. Лейтенант средних лет, явно бывшийл секретным агентом, судя по его расторопному и скрытному виду, нашел Тюльпана в лазарете. У него был приказ освободить узника и включить его в экипаж военного корабля, направлявшегося к берегам Америки. На вопрос Тюльпана, который думал, что пробудет здесь до конца своих дней, чему он обязан такой исключительной честью, последовал лаконичный ответ шепотом:

- Тсс, мсье. Кто-то наверху заботится о вас. - Сказав это он взглянул на небо, но было совершенно ясно, что при этом он имеет в виду не Бога. Наверху? Кто же был этот таинственный покровитель? В маленькой шлюпке, на которой они плыли к фрегату, ему было сказано:

- Там надеются, что то тяжкоее преступление, за которое вы не были наказаны, когда-нибудь будет забыто благодаря вашим подвигам. - Это все, что сказал скрытный лейтенант, если не считать того, что он вообще больше ничего не сказал.

- И вот я здесь, - закончил Тюльпан, обращаясь к Лафайету. Оставим их обоих теряться в догадках относительно личности таинственного покровителя, который заботится о Тюльпане и ждет от него громких подвигов, и разясним читателю эту тайну, которая вообще-то и не тайна.

Не Бог, не Святой Дух, и не король Франции (а это была первая мысль, которая пришла им в голову) были покровителями Тюдьпана, а господин Вержен, министр иностранных дел Франции и большой сторонник союза с повстанцами. Это к нему примерно два года назад обратился старый герцог Орлеанский, выполняя обещание, данное мадам Дюбарри, с тем, чтобы уберечь Тюльпана от расстрела.

Вержен был очень тронут тем, что герцог обратился к нему за помощью. Он был также тронут тем, что молодой человек, которому он должен оказать свою протекцию, был офицером Лафайета и моряком Джона Поля Джонса. Добавим также, что он не переносил Рампоно.

- Хорошо, монсиньор герцог, мы посмотрим, что можно будет сделать. Но можно задать вам один вопрос: по какой причине этот Тюльпан располагает вашей симпатией?

- Это не моя симпатия, мсье: это симпатия графини Дюбарри. Это по её просьбе я говорю с вами.

- Она могла бы сама попросить меня об этом! - недовольно проворчал господин Вержен, который всегда мечтал переспать с графиней - как мы видим, герцог не зря позволил в разговоре мелькнуть её имени.

- Но мсье министр, она сейчас не вхожа ко двору!

- Я же не двор, господин герцог, и я не расценил бы плохо то обстоятельство, что она сама предприняла подобный демарш! Ну, ладно, скажите, что я займусь ею, - сказал он, вложив в слово "ею" массу различных чувств.

Последующее нам уже известно, в частности, известно как люди Вержена по письменному приказу освободили и увезли Тюльпана.

Неизвестно то, что случилось в феврале нынешнего года. В одно прекрасное утро Вержен был приятно удивлен докладом о визите графини Дюбарри.

- "Ну что же, лучше поздно, чем никогда!" - подумал он, так как не хотел входить в контакт с воспользовавшимся его любезностью герцогом и был вознагражден за свое решительное вмешательство всего лишь письмом, длинным, пылким, изящно написанным, но всего лишь письмом!

И вот она здесь, как всегда прекрасная, с вздымающейся грудью, открытой шеей, бросившаяся к его ногам. Эмоции, смущение и может быть ещё какое-то странное беспокойство делали её ещё более желанной, превращали в розы её лилейные щеки.

- Господин министр (ее голос был слабым, манера говорить отрывистой и это привлекало ещё большее внимание), вчера на балу у графини Глюни...я услышала как некий человек произнес одно имя. Этот человек - Рампоно. А произнес он имя Тюльпана. Из сварливых слов этого мерзкого генерала я поня ла, что он ужасно недоволен вашей добротой, благодаря которой два года тому назад этот юноша был спасен от позорной и несправедливой смерти, а также то, что он не был, как я думала, отправлен сражаться в Америку, а томится где-то на каторге, умирая медленной смертью, причем я не знаю где! О, Господи, почему?

- Э...гм...мадам, я не знаю, - сказал Верженн, который прекрасно знал обо всем, но не хотел быть откровенным из-за недовольства графиней. Однако это недовольство мгновенно улетучилось, когда она зарыдала и с возгласом: Я умираю! - лишилась чувств в его объятиях, пылая и леденея одновременно.

Поставим себя на место этого министра. Ему было шестьдесят четыре года, он уже много лет не испытывал такого возбужденния чувств и, более того, та, которая вызвала сейчас у него такое смятение, принадлежала Людовику XV! Не следовало ли ему расстегнуть ей одежду? Казалось, что несчастная сейчас задохнется. Однако она все слышала. Она услышала наконец нужные ей слова, произнесенные сбивчивым голосом: - Должно быть, это просто одна из ужасных административных ошибок, мадам... - и увидела себя полуобнаженной, тогда как шеф французской дипломатии был уже без сюртука.