Василий Смирнов - Крымское ханство XIII—XV вв.

Хотя вышеприведенный факт относится к сравнительно позднему времени, но характеристические черты его имеют свое подобие во все предшествующее время существования Крымского ханства, в чем нетрудно убедиться, проследив историю этого ханства. Некультурные народы медленно изменяются в строе своей общественной и домашней жизни, и потому одни и те же бытовые качества такого народа одинаково проявляются в разные эпохи его исторической жизни.

Первый действительный основатель властвовавшей в Крыму династии, конечно, не мог не предвидеть всевозможных неблагоприятных обстоятельств, которые должны были помешать упрочению власти его дома. Не будучи в состоянии всецело устранить этих обстоятельств, он должен был придумать какие-нибудь государственные учреждения и предпринять такие правительственные меры, которые бы сколько-нибудь парализовали и ослабляли опасность подобных обстоятельств, к чему он и приложил все свои старания, как только окончательно утвердился на ханском троне.

Куда Менглы-Герай был отправлен турками для водворения его на ханство, доподлинно не известно: у турецких историков сказано просто — в Крым, без обозначения места, где он был высажен на крымскую территорию, и где затем совершилось торжественное провозглашение его ханом. Как на вещественный памятник того, что Менглы-Герай, вторично возведенный в ханы турецким султаном, высадился в Евпатории, указывают на старинную мечеть в этом городе, будто бы построенную Менглы-Гераем в память такого важного в его жизни события; но нам близко не известны те данные, на которых основывается это указание. Знаем только, что некоторые из последующих ханов, как например Арслан-Герай-хан, выказывали какое-то особое внимание к этому городу, учреждая там богатые вакфы в виде караван-сараев, общественных бань, медресэ, фонтанов и тому подобных сооружений.

Впрочем, г. Кондараки все-таки очень подробно описывает церемонию наречения Менглы-Герая ханом в Стамбуле; затем даже картинно изображает прибытие его в Гозлев (Евпаторию), встречу его при барабанном бое и торжественное препровождение в Бакчэ-Сарай [879] Универсальное описание Крыма Спб. 1875. Ч. IX, стр. 47—48. ; но откуда г. Кондараки почерпнул данные для такого, можно сказать, завидного по своей обстоятельности изображения события, он не говорит об этом. Вернее всего, что это плод его собственного воображения, воспользовавшегося позднейшими преданиями для того, чтобы нарисовать картину из жизни давно минувшей, от которой теперь остались едва заметные следы. А что такие предания еще продолжают существовать среди потомков знатных татарских фамилий, это видно из одного любопытного документа в делах Архива Таврического Дворянского Депутатского Собрания. Там между прочим, при деле № 54, по исканию дворянства титулярного советника Игнатия Татаринова, находится большой лист с рисунком родословного древа предков г. Татаринова с надписями на татарском и русском языках. Надписи русские, очевидно, есть перевод, и притом очень грубый и нередко исказительный, с татарского, ибо в конце документа есть официальная скрепа: «С подлинным перевод верно. Подпоручик Александр Зимайлов». Вверху этой таблицы читаем следующую не совсем грамотную надпись. А по-русски написано: «Родословная царствовавших Кипчацкие степи в Крымском государстве Алджингыз-хановых потомков Гирай ханов и султанов и их поколения». Внизу же под этим древом нарисована картина с подписью: «Воцарение Менглы-Герай-хана. Он первоначальный хан в Крыму, шестой сын Хаджи-Герая, потомка Кыпчакского хана».

Что все надписи в этой эмблеме двуязычные, это значит, что первоначальная ее редакция принадлежит самим татарам, а какой-то новейший рисовальщик из русских сочинил к ней целый рисунок в красках, к которому приложен русский перевод символического объяснения этой эмблемы. А что хозяева картины смотрели на нее как на вещь серьезную, это явствует из рукоприкладства на ней некоторых современных Гераев, а также и из того, что картинка представлена ими наряду с прочими документами в числе доказательств своего именитого происхождения, дающего им право на получение дворянского звания.

Некоторые детали этого курьезного рисунка изобличают незнакомство его композитора с татарской археологией: тут, например, вы видите горностаевую порфиру и другие предметы, в такой форме изображенные, в какой они не свойственны старинному татарскому быту. Но если этот рисунок удовлетворял заказавших его татарских вельмож, то, следовательно, он приблизительно согласовался с тем, как они воображали себе сюжет его. Поэтому, не придавая особенной важности подлинности происхождения самой эмблемы, нелишне обратить внимание на ее комментарий, знакомящий нас с внешними атрибутами ханской власти и с основными воззрениями на ханскую власть, сохранившимися по преданию в потомстве Менглы-Герая. Вот что содержится в этом толковании, как оно редактировано прежним переводчиком.

«Престарелый Али-Джингыз-хан [880] О неточности этого имени было уже замечено выше, на стр. 190 в выноске 1. Здесь же это имя и в правильном своем виде не совсем уместно, потому что не согласуется с подписью на рисунке, в которой сказано, что рисунок изображает воцарение Менглы-Герая, а не Чингиз-хана. , одетый в древнее мунгальское восточное платье — в голубом кафтане, подпоясан желтым шелковым поясом с золотой пряжкой, в красных шароварах, в желтом чекмене, в могульской ханской короне, имеющей верх зеленый, обвитой белой с золотом и жемчугом шалью, с пером напереди из перьев колпицы и дорогих камней с жемчужными подвесками, с поседевшей бородой; сидящий под малиновым бархатным, обложенным золотом, с золотыми кистями и золотым шнуром, балдахином, на троне, покрытом разноцветным восточным дорогим ковром, с лежащими пред троном в левой стороне на земле знаменами, литаврами, барабанами, бубнами, саблями, луками и стрелами, шишаками и панцирями, в знак того что он был храбрый воин, победитель и мудрый самовластный обладатель многочисленных во всей восточной Азии народов.

На троне на синих подушках лежат: на правой стороне закон, по которому поступая, он управлял теми народами; а по левой стороне тарак, принятый в символическую тамгу, или герб, всеми восточными ханами и султанами, от него происходящими, который изъяснен особо [881] См. выше, стр. 195—197. .

Стоящий при троне курящийся сосуд знаменует беспредельную всех тех народов ему покорность и повиновение.

Правой рукой подает четырем близ стоящим сынам его пук стрел, в память данного им пред кончиной его, при вручении ханского престола старшему сыну, завещания быть им всем в согласии и первому послушными и повинными. Левой рукой держимая сабля с масличной ветвью знаменует, что он всегда был готов к войне и миру.