Джордж Фрэнсис Доу - История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

На второй день после прибытия на остров Сент-Винсент помощник вызвал матросов наверх убирать паруса, чтобы их повесить сушиться. Команда решительно отказалась это делать, пока ее не накормят. Матросы голодали три дня подряд, хотя заметили, что на борту имелось много провизии. Но даже если бы не имелось, ее можно было легко достать у купцов, которым передали корабль на консигнацию. Капитан, узнав о требованиях матросов, привел всю команду к судье, который порекомендовал ей вернуться к выполнению своих обязанностей на судне, добавив, что уверен в готовности капитана обеспечить команду обильным питанием. Матросы сразу же согласились последовать его совету и отправились сопровождать капитана, возвращавшегося на борт корабля. Едва они пришли, как капитан приказал поднять паруса. Матросы отказались это делать с той же решимостью, что и прежде, заявив, что не будут работать без кормежки. Вслед за этим капитан сходил на берег и вернулся с ордерами на арест и констеблем, которому дал указание задержать трех самых активных матросов.

В компании с капитаном констебль отвез активистов на берег и посадил в тюрьму. Во время отсутствия капитана остальные члены команды попросили у судна, стоявшего неподалеку, прислать лодку. Эту просьбу немедленно выполнила команда судна, которая, вероятно, уже знала о том, что происходило на борту «Литтл Перл». Недовольные члены команды на лодке двинулись к берегу, забыв о своем жалованье и оставив на борту часть одежды. С тех пор их судьба неизвестна.

Бондарь, весьма трудолюбивый человек в летах, получив вскоре вместе с одним из офицеров половину жалованья, отправился на берег сделать необходимые покупки и вернулся вечером на борт в подпитии. Его сразу же схватили капитан с помощником и избили так беспощадно, что он в бесчувствии пролежал на голых досках палубы двенадцать– четырнадцать часов. На следующее утро он обнаружил у себя несколько ушибов на голове, один глаз его полностью закрылся и сильно воспалился, губы потрескались и распухли. Судя по следам на палубе, он потерял много крови.

После этого не происходило ничего существенного до того, как они собрались выйти в море. Однако в это время капитан привез на корабль трех освобожденных из тюрьмы матросов. Обнаружив, что их жалованье было потрачено капитаном на оплату их содержания в тюрьме и прочие расходы, двое из них попытались объясниться с капитаном. В ответ он сбил их с ног и стал пинать. Избив двух матросов с крайней жестокостью, он заключил всех троих в матросский кубрик. Боцман в небольшом подпитии возмутился этим проявлением несправедливости и высказал свое мнение в очень неприятных для капитана выражениях. Тот поступил с боцманом еще хуже, чем с двумя матросами. В состоянии бесчувствия его притащили к решетке носового люка и бросили головой вниз в кубрик, где содержались три матроса. Все они находились там, пока корабль не вышел в море. Затем их выпустили, и они выполняли свои обязанности, пока не прибыли в Бристоль. Затем три матроса, сидевшие прежде в тюрьме, потребовали свое жалованье за все время вояжа. Оно не превысило и пяти шиллингов каждому».

В заключение главы еще одно свидетельство о жестокости. Боцман одного невольничьего корабля [26]был добросердечным человеком. Незадолго до того, когда судно покинуло побережье Гвинеи, он заболел дизентерией, но ему не позволили никакого послабления в работе:

«Его состояние здоровья наконец так ухудшилось, что слизь, кровь и целые фрагменты кишечника выходили из него непрерывно. В таком скверном состоянии, когда ему с трудом удавалось оставаться на ногах, его заставляли стоять у руля, чтобы вести корабль. В нормальных условиях, когда достаточно матросов на корабле, для выполнения этой работы требуются два человека. Беднягу посадили на один из камбузных бачков, поскольку он не мог стоять, чтобы не запачкать палубу. В таком положении он находился долгое время, пока мог двигать руками. Той же ночью он умер, а его тело в одной рубашке выбросили за борт. К ночи море стало успокаиваться, и погода продолжала улучшаться большую часть следующего дня, а утром труп боцмана всплыл и держался рядом с судном несколько часов. Ужасное зрелище, которое, казалось, хотело поставить нам в укор жертву, взывающую к Небесам с призывом отомстить за наше варварство!

Когда экипаж сократился, нагрузка на нескольких выживших увеличилась, а к концу промежуточного перехода мы решились привлечь к работе рабов. Ведь у белых людей не осталось сил натянуть даже один канат. Поэтому рабов (по крайней мере, некоторых из них) освободили от оков, и они натягивали канаты под руководством недееспособных матросов. К счастью, погода нам благоприятствовала, иначе приличный штормовой ветер, который с прежней командой доставил бы не больше забот, чем взять риф у паруса, неизбежно привел бы нас к гибели.

В таком состоянии слабости мы могли уделить немного внимания только самым беспомощным. Помню, как ночью один больной матрос, свалившийся со своего гамака, настолько ослаб, что не смог взобраться в него снова и остался лежать на полу. Помочь ему никто не мог, а утром, когда я вышел на палубу, он был еще жив, но испачкан кровью, потому что свиньи обгрызли пальцы его ног до костей и так искромсали тело, что описание этого вызвало бы шок».

«Так как должность судового врача не обеспечивала меня богатством и не позволяла долго оставаться на берегу [27], я прослужил пять лет во флоте его величества, но по заключении мира с американскими штатами уволился с королевской службы и, не найдя лучшего предложения, был вынужден устроиться судовым врачом на время вояжа к реке Бонни на борту корабля «Александер» под командованием капитана Мактаггарта. Когда мы добрались до Бристоля на обратном пути из Ямайки, мне предложили должность врача на время африканского вояжа на бриге «Литтл Перл» под командой капитана Джозефа Уильямса. Я сделал на нем две ходки туда и обратно. То, что я рассказываю, – это история второго вояжа брига после изменения его названия на «Руби» («Рубин») по неизвестным мне причинам. Однако в этот период на судне было пролито много крови, поэтому название вполне подходящее. Конечно, тех из нас, что были на борту, это не коснулось.

Бриг был низкобортным и небольшого водоизмещения. Когда мы шли от Кингс-Роуда, рулевую рубку и почти все пространство между палубами занимали товары для обмена на рабов. В небольшом свободном помещении впереди жить матросам было невозможно без того, чтобы их не заливали волны в условиях штормящего моря или дождя. И в такой обстановке они находились в течение всего перехода к побережью. Когда «Перл» стал на якорь в Бимбе, помещение впереди переоборудовали в склад стеклянной и гончарной посуды для торговли, поэтому не оставалось места, в котором могли приложить головы несчастные матросы. Все они, исключая четверых, спали на голых досках, и, так как палубы драили каждый вечер и не хватало солнечных лучей для их высушивания, поскольку мы находились накануне сезона дождей, это было мокрое ложе для бедных матросов. На короткое время к балкам подвесили четыре гамака, но вскоре приказали их снять.