Полибий - Всеобщая история.

Сосибий-младший.

Тогда Сосибий, сын Сосибия 11*, в то время один из телохранителей, наиболее преданный царю и государству и замечавший, с одной стороны, непреклонное упорство толпы, с другой — тревогу ребенка, вызываемую видом неизвестных людей и возбуждением толпы, спросил царя, не угодно ли ему выдать народу людей, повинных в чем-нибудь против него ли или против его матери. Когда царь изъявил свое согласие, Сосибий приказал кое-кому из телохранителей объявить царскую волю, а сам пригласил ребенка подняться и проводил его отдохнуть в свой собственный дом поблизости. При возвещении воли царя вся площадь огласилась криками и рукоплесканиями. В это время Агафокл и Агафоклия расстались и удалились каждый в свое жилище. Вскоре несколько воинов частью по собственному побуждению, частью по наущению толпы бросились в поиски за ними.

33. Кровопролитие. Смерть Агафокла и родственников его.

Следующий случай послужил поводом к кровопролитию и смертоубийству: некто Филон, один из слуг и льстецов Агафокла, пьяный взошел на ристалище. Видя ярость толпы, он сказал стоявшим близ него людям, что народ и на сей раз, как бывало раньше, пожалеет о своем поведении, когда выйдет Агафокл. При этих словах одни ругали его, другие толкали вперед, а когда он вздумал отбиваться, одни из мятежников быстро порвали на нем плащ, а другие закололи его копьями. Как только выволокли Филона на площадь еще с признаками жизни, все присутствующие, уже вкусив крови, жаждали появления прочих виновных. Первым вскоре выведен был Агафокл в оковах. Чуть он взошел, как несколько человек подбежали к нему и тут же закололи, оказав ему этим скорее услугу, нежели обиду, так как освобождали от расправы по заслугам. За Агафоклом выведен был Никон, потом Агафоклия нагая вместе с сестрами, за ними следовали прочие родственники. Наконец, выведена была Ойнанфа, которую мятежники силою извлекли из святилища Деметры и нагую, верхом на лошади вывели на ристалище. Все родственники разом отданы были на жертву толпе, и мятежники кусали их, кололи копьями, вырывали глаза; чуть кто падал, его терзали на куски, и так замучили всех до последнего. Вообще египтяне в ярости страшно свирепы. В это самое время несколько девушек, воспитывавшихся вместе с Арсиноей, узнали, что Филаммон, руководивший умерщвлением царицы, прибыл из Кирены в Александрию за три дня до того, бросились к его дому, ворвались в него, Филаммона положили на месте камнями и палками, задушили сына его, едва вышедшего из детского возраста, наконец жену Филаммона раздели, поволокли на улицу и там убили. Таков был конец Агафокла, Агафоклии и родственников их.

34. Характеристика Агафокла.

Мне хорошо известны причудливые прикрасы, вводимые некоторыми историками в изложение этих событий с целью поразить воображение читателя. Эти историки отводят больше места побочным подробностям, а не главному и основному предмету рассказа. При этом одни из них взваливают все случившееся на судьбу, непостоянство и неотвратимость которой выставляют на вид, другие стараются изобразить события неожиданные так, как будто можно было предусмотреть их, и подыскивают вероятные причины происшествий. По отношению к рассказанным выше происшествиям я не находил нужным прибегать к подобным средствам, потому что Агафокл не выдавался ни военной отвагой, ни дарованиями, ни счастливым или умелым ведением государственных дел, ни наконец особенною находчивостью и тонким лукавством придворного, чем ознаменовали свою жизнь Сосибий и многие другие, сумевшие держать в своих руках одного царя за другим; ровно ничего подобного не было в Агафокле. Необычайное влияние на дела он приобрел только благодаря неспособности Филопатора к управлению. Достигнув такого положения и по смерти царя получив возможность без труда сохранить власть за собою, он вскоре после того навлек на себя всеобщее презрение и вместе с властью потерял жизнь по собственной трусости и беспечности. 35.Вот почему подобные люди не заслуживают особых рассуждений, каковые приличны, например, по отношению к сицилийцам Агафоклу 48, Дионисию и другим прославившимся государственным мужам. Так, один из них вышел из простого, бедного состояния, а Агафокл, как насмешливо выражается о нем Тимей, был гончаром, бросил колесо, глину и дым и в молодых летах пришел в Сиракузы. Однако оба они в разное время сделались сначала тиранами Сиракуз, весьма важного и богатого города, потом признаны были царями всей Сицилии и завладели некоторыми областями Италии. Кроме того, Агафокл не только покушался завоевать Ливию, но и дни свои кончил в высоком звании. Поэтому рассказывают, что Публий Сципион, первый победитель карфагенян, в ответ на вопрос чей-то, кого из людей он считает искуснейшим в государственных делах и соединяющим в себе величайшую отвагу с рассудительностью, назвал сицилийцев Агафокла и Дионисия. На таких людях справедливо останавливать внимание читателя, напоминать по поводу их о счастии и судьбе человека и вообще присоединять подобающие поучения; напротив, все подобные добавки совершенно неуместны в рассказе о таких людях, как вышеупомянутый Агафокл и присные его.

36. Правила, каким следует автор при изложении событий.

По этим-то причинам мы и воздержались от различных добавлений к рассказу об Агафокле, больше всего потому, что все потрясающие события бывают достойны внимания только на первый взгляд, тогда как пространные рассказы о них или продолжительное созерцание их бывают не только бесполезны, но и тягостны для внимательного слушателя или зрителя. Цель, к которой стремятся люди, желающие узнать что-либо посредством чтения или созерцания, бывает двоякая: польза или удовольствие, — в особенности таково свойство исторических изысканий; ни одна из этих целей не достигается при неумеренно обстоятельном изображении потрясающих происшествий. И в самом деле, кому может прийти охота извлекать уроки из неожиданных превратностей? Точно так же никому не доставляет удовольствия долговременное созерцание происшествий противоестественных или несогласных с здравым человеческим смыслом, равно как и повествование о них. Правда, мы любим посмотреть необычайное единственный раз или послушать о нем с целью убедиться что почитаемое невозможным на самом деле бывает возможно; но как скоро мы в этом убедились, никто не пожелает долго занимать себя необыкновенным, точно так же ни у кого не может быть охоты возвращаться несколько раз к этому самому предмету. Итак, всякий рассказ должен быть или поучителен или приятен, а многословие по поводу происшествия непоучительного и неприятного более уместно в трагедии чем в истории. Впрочем, нужно быть, я полагаю, снисходительным к писателям, которые не останавливаются на изыскании происшествий естественных, обычных и повсеместных. Дело в том, что они почитают важнейшими и любопытнейшими те события прошлого, свидетелями которых были сами или на которых они остановили свое внимание в рассказах других. Вот почему подобные писатели, сами того не сознавая, тратят слишком много слов на предметы не новые, ибо о них говорено было раньше другими, и они не способны ни пользу принести ни удовольствие доставить ( Сокращение ).