Виктор Андриянов - Архипелаг OST. Судьба рабов «Третьего рейха» в их свидетельствах, письмах и документах

…Белорусские партизаны укрыли в лесных лагерях, их еще называли семейными, десятки тысяч человек, бежавших из городов и сел. Партизаны Минской области спасли от угона около 567 тысяч мирных жителей, покинувших свое место жительства.

…Целые отряды молодых людей с помощью партизан, подпольщиков, разведчиков переходили на советскую сторону. «В январе — феврале 1942 г. из района г. Киров Смоленской области за линию фронта были переправлены 15 тысяч молодых людей призывного возраста». На исходе 1943 года партизаны Белоруссии вывели из оккупированных районов свыше 40 тысяч земляков, которым грозил угон в Германию. А всего, по немецким оценкам, в партизаны ушло не менее полутора миллионов человек, на которых рассчитывал рейх.

Ну, а те, кого удавалось загнать в вагоны, конечно же не сидели, сложа руки. В сентябре 1942 года в Киеве с большими хлопотами собрали для очередной отправки 628 человек. Поезд не успел добраться до Фастова — это меньше сотни километров, — а из вагонов бежали триста человек, почти половина состава. Спустя несколько месяцев начальник охранной полиции и СД Киева докладывал по начальству: задания по вербовке рабочей силы срываются, поскольку многие завербованные, в том числе и добровольцы, «убегают в пути следования».

Иногда это были продуманные и спланированные акции, а чаще — стихийные попытки протеста, когда безоружные люди выступали против мощной, хорошо организованной чужой силы.

Через пару месяцев после разгрома под Сталинградом, перед летними боями 1943 года Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, инструктировал командиров подчиненных ему дивизий:

«…Мы должны вести войну и наш поход с мыслью о том, как лучше всего отнять у русских людские ресурсы — живыми или мертвыми? Мы это делаем, когда мы их убиваем или берем в плен и заставляем по-настоящему работать, когда мы стремимся овладеть занятой областью и когда мы оставляем неприятелю безлюдную территорию. Либо они должны быть угнаны в Германию и стать ее рабочей силой, либо погибнуть в бою».

Невольничьи маршруты шли в Германию почти всю войну, даже в сорок четвертом, когда фашисты отступали.

11 июля 1944 года статс-секретарь министерства по делам оккупированных восточных территорий (территорий таких оставалось все меньше, а министерство функционировало как ни в чем не бывало) направил своим службам телеграмму:

«Только что узнал, что лагеря беженцев в Белоруссии, Белостоке, Кракове закрыты для вербовки по использованию рабочей силы.

Обращаю внимание на следующее:

1. Необходимо, чтобы военный штаб по использованию рабочей силы «Центр» продолжал свою деятельность по вербовке несовершеннолетней белорусской и русской рабочей силы для военных нужд рейха при всех обстоятельствах. Кроме того, штаб имеет задачу отправлять в рейх несовершеннолетних в возрасте от 10 до 14 лет».

Всего в 44-м году немцы собирались ввезти четыре миллиона человек. Генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы Заукель прилюдно поклялся фюреру «с фанатической волей сделать попытку обеспечить этой рабочей силой».

Опыт у него уже был. Еще в сорок втором году он заявил, отчитываясь, что «уже предоставил около миллиона рабочих для германской промышленности и 700 тысяч для сельского хозяйства». Тогда же, как отмечается в протоколе совещания у Гитлера 10–12 августа 1942 года, фюрер поручил гауляйтеру Заукелю принять все необходимые меры для набора рабочей силы: «Он согласен на любые меры принуждения на Востоке так же, как и на Западе, если этот вопрос не удастся разрешить на принципах добровольности».

«Там, где нет добровольного согласия, должно иметь место принудительное привлечение к трудовой повинности, — давал указания Заукель на заседании руководителей штабов по использованию рабочей силы в Веймаре в январе 1943 года, — это является железным законом в использовании рабочей силы». И дальше Заукель припомнил эпизод из времен Первой мировой войны, о котором ему рассказал Гитлер: «…комендант приказал всей деревне построиться, пересчитал всех, и вся деревня поехала в Германию на работу. Мы должны отбросить остатки нашей глупой гуманности». Которой, замечу, не было и в помине.

Следом за протоколами появлялись приказы по войскам. Как этот приказ по группе армий «Юг», 17 августа 1943 года: «…набрать и перевезти в Германию немедленно всех рабочих, имеющихся на вашей территории, рождения 1926–1927 гг. Срок выполнения — не позже 30 сентября 1943 г.».

Это значит — забрать у матерей и отцов их 16–17-летних детей.

Наталья Ильинична Мирошниченко, г. Северодонецк, Луганская обл.:

«28 августа 1943 года из села Меловое угнали всех парней и девушек 1926 года рождения. Мне эта дата врезалась в память как никакая другая.

На всех дверях висели списки жителей и приказы: «Если завербованный сбежит, вся семья будет расстреляна».

Владимир Коваленко тоже родился в 1926 году. Его родное село — Аджамка, в Кировоградской области. Отец, рассказывает В. Коваленко, воевал в Первую мировую, участвовал в Брусиловском прорыве, после революции сражался в Первой Конной армии Буденного. В годы НЭПа их семья получила от советской власти шесть гектаров земли.

Владимир Коваленко, Закарпатская обл.:

«За несколько лет село стало неузнаваемым. Крестьяне жили зажиточно, работалось отцу в поле весело, особенно в коммуне, в которую добровольно вошли семьи товарищей отца. В то время скота в селе было столько же, сколько сейчас во всем районе. Но во время коллективизации село пришло в упадок. В голодные годы люди либо вымерли, либо разбежались.

У отца был хороший голос, с пяти лет он пел в церковном хоре, и его приняли в капеллу «Век», в Сталино, нынешнем Донецке. Позже он забрал в Донбасс всю нашу семью. Когда капеллу закрыли, отец устроился рабочим на шахту № 6/14, занимался в художественной самодеятельности… Ну, а потом война, оккупация, голод. До конца сорок первого года мы продержались, меняя вещи, а в январе собрались пешком в свою Аджамку.

Где-то под Александрией в февральский, вьюжный день нас обогнал немецкий рогатый грузовик с кузовом, обтянутым брезентом. Обогнал и остановился. Шофер жестом предложил сесть в кузов, а солдаты помогли поднять саночки с пятилетним братом, дали ему пачку леденцов, отца угостили сигаретой и довезли нас до самой Аджамки.

В село возвращались раскулаченные. Многие из них начинали ревностно служить новой власти. Наш сосед прямо говорил моему отцу: наши дети настрадались по ссылкам да Соловкам, теперь очередь ваших детей. Сам он стал старостой, его сын Микола — полицаем. За мной началась настоящая охота, как на зайца. Трижды я убегал от вызова в Германию, а на четвертый раз, в конце августа 1943-го, попался…»