Алексей Бычков - «Исконно русская» земля Сибирь

Чтобы читатель мог немного отдохнуть от проблем первых русских переселенцев, сделаем перерыв и сообщим о том, что увидели европейцы, впервые попав в Западную Сибирь. И расскажет нам об этом г-н де ля Мартиньер.

Когда мы все встали, наш приказчик просил у почорского воеводы распорядиться насчет оленей, чтобы ехать в Сибирь, и тот доставил нам семь штук, именно: по одному для приказчика, для подручного, для меня, два для матросов, по одному для проводника и под табак и водку с провизией, которой он снабдил нас до Папингорода; деньги приказчик взял с собою. Когда олени запряжены были в соответствующее количество саней, воевода велел заложить еще одни для своего слуги — проводника, который должен был ехать с нами до известного места, где нам предстояло переменить оленей, а он должен был вернуться назад с оленями воеводы. И за все это мы заплатили ему 4 дуката. Прежде чем отправиться в путь, мы выпили по пяти или шести чарок водки на расставанье, и, поблагодарив за доброе расположение нашего почорского хозяина и вичорскаго воеводу, мы простились и отправились в путь, следуя по берегу реки, по местности крайне неприглядной, без всяких проезжих дорог, и в течение добрых 4 часов не встретили живой души, кроме четырех белых медведей огромной величины, которые пересекли нам дорогу, перебегая от реки, где они были при нашем появлении, в лес; часа через два мы очутились поблизости от 7— 8 хижин, где, однако, мы никого не застали, так как жители ушли на охоту.

Тут мы сошли с саней, чтобы подкрепиться, а в это время пятеро или шестеро мужчин, с женами и детьми, вернулись с охоты, которая была для них очень удачна, так как они принесли шесть шкур медведей, четыре волчьих, семь белых лисиц, пару горностаев и восемь соболей.

Они очень удивились, увидев нас, и хотели было убежать, если бы данный нам почорским воеводой проводник не подошел к ним и не уверил их, что мы их друзья и купцы, едущие в Папингород, и что мы у них купим меха; тогда они подошли к нам и с изумлением разглядывали нас, сколько ради одежды, непохожей на их костюм, столько же ради нашего наружного вида и языка, которого они никогда не слыхали, как и мы их языка; затем мы затеяли с ними торговлю, при помощи нашего переводчика, и они доставили нам оленей для дальнейшего пути, вплоть до устья Папиногородской реки.

Через два или три часа после того как мы покинули реку Почору, следуя по течению Папиногородской реки, по очень тяжелой дороге, мы увидали пять человек, одетых в медвежьи меха по-московитски, выходящих из леса навстречу нам. Каждый из них имел на плече ружье, сбоку охотничью сумку, а также нож в ножнах, вроде наших охотничьих; мы велели проводнику остановить оленей, чтобы узнать, кто они такие? Один из них, признав в нас иностранцев, поздоровался с нами по-немецки, высказав пожелание быть столь же свободным, как и мы. Наш приказчик, родом из Нижней Саксонии, услышав родную речь, спросил: откуда они? Тот ему ответил, и когда оказалось, что они знакомы, приказчик сошел с саней, обнял его и спросил: как он здесь очутился? Саксонец отвечал, что он сослан великим князем охотиться на соболей, что считается наказанием в этой стране, как во Франции ссылка на галеры; одни остаются здесь по 10 лет, другие по 6, иные по 3, кто больше, а кто меньше, а затем, по миновании срока ссылки, они свободны.

Это известие заставило всех нас сойти с саней, и не успел я стать на ноги, как один из пятерых меня узнал, взволнованный, бросился меня обнимать и спросил по-французски: откуда я и куда еду? Это меня очень удивило, так как я не узнавал его благодаря, с одной стороны, одежде, большой бороде и облысевшей голове, с другой — благодаря худобе его тела, от которого осталась только кожа да кости; видя это изумление, он сообщил мне, что он — лотарингский дворянин, полковник московитского конного полка, который столько раз угощал меня в Стокгольме и хотел даже взять меня в Москву. Роскошное платье, в котором я его видал когда-то, уважение, которое ему тогда все оказывали как по причине его щедрости, так и ввиду высокого поста, который он занимал, командуя полком и отличаясь беззаветной храбростью, и теперешний его жалкий вид вызвали у меня слезы и вздохи сожаления. Я его снова и снова обнимал, расспрашивая о причине его опалы. Он мне объяснил: произошло это оттого, что великий князь заподозрил его в измене и за это сослал в Сибирь на три года, что он неописуемо страдает благодаря опасностям, которым подвергаются все ссыльные то на охоте, то от голода и жестоких морозов, которые приходится выносить, или же от встречи с массами диких зверей, которые на них нападают при недостатке пищи в других местах, и им приходится обороняться. Ко всем этим бедам надо прибавить, что, если они не добудут того количества соболей, которое им назначено, их жестоко наказывают плетьми из толстой и грубой кожи и бьют по всему обнаженному телу. Знакомец нашего приказчика рассказывал то же самое, а остальные ссыльные, которые все говорили хорошо по-французски и по-немецки, из коих один занимал высокий пост при великом князе, другой был генерал-лейтенантом, а прочие — значительными чиновниками, — все они оплакивали свои бедствия, уверяя нас, что как только они отбудут свой срок и вернут себе свободу, они удалятся в такие места, где великий князь не имел бы над ними власти. Чтобы утешить этих несчастных, мы достали нашу провизию, расположились все на мху и стали их угощать, уверяя их, что мы готовы способствовать их освобождению. Они благодарили нас за это, но доказывали, что им невозможно спастись, так как их знают воеводы во всех острожках, куда мы должны поневоле заезжать; это навлекло бы на нас смертную казнь, равно как и для них, после страшных пыток, от которых пострадали бы и мы. Эти слова еще более увеличили печаль, которая наполняла наши сердца, ибо мы не могли смягчить бедствия, в котором они находились. Только после беседы, длившейся более 4 часов, мы решили с ними расстаться, дав каждому из них по полфунта табаку и угостив их водкой, сухарями и пряниками, которые мы взяли из Почоры, и солониной. Мы сели в сани и, расставаясь с ними, пожелали, чтобы Бог помог им переносить страдания, выразив надежду скоро видеть их в добром здоровье. Затем мы двинулись в путь и ехали целых три часа, не встречая никакого жилища; потом мы наехали на пять или шесть хижин, где и остановились; в них оказалось около дюжины жителей, у которых мы спросили: нет ли у них чего променять? Они показали нам шкуры, которые мы у них и купили на деньги и за водку, до которой эти люди большие охотники.