Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

Однако в 1978 году, когда Мао уже не стало, крайне левых идеологов, руководивших его «культурной революцией», арестовали, а прагматичный реформатор Дэн Сяопин готовился взять власть из рук безликих маоистских марионеток, контролировавших правительство. В тот год беспокойные китайцы боролись с Великой стеной коммунистической ментальности при помощи другой стены: серой, невыразительной, низкой стены в центре Пекина, на которой в один из уик-эндов ноября некий автомеханик наклеил плакат — дацзыбао, — обвинявший председателя Мао в «ошибках». Через пару дней к первому плакату добавилось еще несколько, один из которых называл маоистский режим «феодально-фашистской диктатурой» во главе с «палачами и убийцами, чьи руки запятнаны кровью народа». К концу недели стена превратилась в место встречи тысяч недовольных, собиравшихся, чтобы читать красную, желтую, зеленую и белую мешанину политических мнений, покрывавшую ее поверхность. 5 декабря молодой электрик по имени Вэй Цзиншэн добавил дацзыбао, где требовал проведения «пятой модернизации» в дополнение к четырем модернизациям (в сельском хозяйстве, науке, технике и нацибнальной обороне), которые отстаивал Дэн Сяопин: демократической. Готовый отвечать за приверженность к свободе, открытости голоса, он затем поступил еще более необычно: подписался. Вскоре посетители стены демократии, как стало известно, больше не читали молча, а принялись говорить речи, откровенно высказываясь перед иностранными журналистами, распространять самиздатовские журналы, создавать общества и дискуссионные группы и выходить на Тяньаньмэнь, где проходили импровизированные массовые митинги. «Эта стена, — выкрикивал кто-то, — является основой, поддерживающей демократию в Китае».

После 24 ноября на площади Тяньаньмэнь демонстрантов будет приветствовать еще один импровизированный плакат, приклеенный на ограде напротив мавзолея Мао Цзэдуна: помещенные на девяноста пяти листках антимаоистские гимны Хуан Сяна, призывающие к свободе и демократии — включая и разоблачение Великой стены. Хуан и его друзья проехали тысячи километров из Гуйяна в столицу, где — с ведрами клейстера и рулонами дацзыбао — не ограничились только площадью Тяньаньмэнь, но и заклеили листовками переулок напротив зданий нервного центра идеологии Народной Республики, газеты «Жэньминь жибао». Тротуары практически моментально заполнили читатели. К декабрю стены городов по всей стране стали использовать в столь же демократических целях, а ходоки с петициями со всего Китая наводнили столицу, рассказывая свои истории о преследованиях и нищете.

В то время активисты стены демократии питали большие надежды на Дэн Сяопина, который в 1978 году вытеснил замшелых маоистов в политбюро, мобилизовав общественное мнение против «культурной революции» через национальные газеты. До февраля 1979 года Дэн с выгодой использовал волну недовольства, наиболее открыто и радикально выплескивавшуюся на стену демократии, завоевав популярность в стране как противник маоистского экстремизма и даже заявив наконец канадскому журналисту, что стена демократии — это «хорошо». Когда простые китайцы удивленно глазели на либеральные политические модели за границей, дэновская открытость внешнему миру казалась многообещающей. После недельного визита в Соединенные Штаты в конце января 1979 года Дэн примерил десятигаллоновую шляпу для техасского родео, встретился с ходоками из Гарлема и сделал круг на имитаторе космического челнока в Хьюстоне.

Однако к тому времени как Дэн вернулся из штаб-квартиры глобального капитализма, в феврале 1979 года, антимаоизм стены демократии уже исчерпал свою пользу для него. Дэн был не демократом, как по ошибке надеялись активисты стены, а прагматическим автократом. Его главной заботой являлась стабильность государства, ключом к которой он считал не демократию, а экономическое процветание в капиталистическом стиле. И хотя энтузиазм Дэн Сяопина по отношению к экономическому росту заставлял ненавидеть левизну «культурной революции» и спорить в пользу обогащающей внешней торговли, он оставался еще и коммунистом, никогда серьезно не задумывавшимся над тем, что экономические реформы должны проводиться в каком-то другом, а не в однопартийном государстве. «Нельзя добиться успеха, — позже комментировал он, — не прибегая к диктаторским методам». В марте 1979 года он сделал реверанс распространенному среди руководства консервативному мнению, ясно показав — в дэновском Китае открытость сама по себе не считается абсолютным добром, а «кое-какие заявления не в интересах стабильности и единства».

«Отдельные отрицательные элементы выдвинули различные требования… Они спровоцировали часть масс или заставили их обманом пойти на партийные и правительственные учреждения… они вбросили такие сенсационные лозунги, как «Объявим войну голоду» и «Дайте нам права человека»… намеренно пытаясь привлечь иностранцев, стремясь раструбить на весь мир свои слова и поступки. Существует так называемая Китайская группа по правам человека, которая зашла так далеко, что подняла дацзыбао, где требовала от президента Соединенных Штатов «высказать озабоченность» состоянием прав человека в Китае. Разве мы можем допустить такой открытый призыв к вмешательству во внутренние дела Китая?»

Привратники у дэновской Великой стены, неизмеримо более покладистые, чем привратники Мао, все еще явно знали, чем заняться. В отличие от Мао Дэн мог позволить себе предоставить китайскому народу определенную степень экономической свободы. Однако политически он действовал по тому же авторитарному шаблону, что и его предшественник. Камнем преткновения, конечно же, стало то, что требования других видов либерализации — политической, социальной, культурной — имели тенденцию висеть на плечах экономических послаблений. Большая проблема Дэна и причина бешеных метаний в первые десять лет его правления от контроля к разрядке заключалась в защите экономической открытости и отрицании всего, что не вписывалось в его концепцию «духовной социалистической цивилизации». Спустя четыре года, во время одной из его немногочисленных крупных антизападных идеологических кампаний «против духовного загрязнения», он с грустью озвучил свои опасения по поводу открытости: «Если открываешь окно, то трудно остановить влетающих в него мух и комаров».

В октябре 1979 года электрик Вэй Цзиншэн испытал на себе всю тяжесть запрета стены демократии, будучи приговоренным к пятнадцати годам заключения, многие из которых он провел в одиночкой камере. Некоторые говорят, будто Дэн Сяопин хотел для него расстрела. Его остановила только угроза настроить против себя международную общественность. Хуан отделался сравнительно легко, получив еще восемнадцать месяцев исправительного лагеря. Новые официальные нормативные акты формально поставили под запрет «призывы, плакаты, книги, журналы, фотографии и другие материалы, направленные против социализма, диктатуры пролетариата, руководящей роли коммунистической партии, марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна». Ближе к середине декабря 1979 года, после того как муниципальные власти Пекина запретили впредь вывешивать что-либо на стене демократии, товарищи-женщины из городского санитарного управления соскребли с нее все дацзыбао.