Валентин Варенников - От Сталинграда до Берлина

– Товарищ подполковник, все готово. Все офицеры свои задачи и порядок взаимодействия знают. Разрешите им отправиться в свои подразделения?

– Разрешаю, – ответил командир полка. – Время огневой подготовки и начало атаки – отдельным распоряжением. Всем можно идти. Заместителю командира по политчасти и начальнику штаба полка остаться.

Все было ясно. Будут объяснения. Но все были вроде довольны, что «новобранцу» преподнесен необходимый урок. Жаль только, что речь шла о человеке, занимающем высокий пост, да с седой головой. Поэтому хоть и были довольны, но внутренне – переживали.

Мы молча шли вдвоем с заместителем начальника штаба полка майором Ф. И. Кауном.

– Да, плохо получилось… А ведь воевать-то вместе, – как бы в раздумье сказал Каун. – Какой-то он странный. Приказал переписать все наградные листы, составленные за форсирование Одера и бои на плацдарме, уже подписанные Коноваловым. Сказал, что сам будет подписывать. Но ведь мы воевали, когда его еще не было?! Сказал, что не все представленные заслуживают награждения.

Мы продолжали идти. Я не хотел поддерживать этот разговор. Но понимал, что таких отношений не должно быть, тем более на войне.

К бою все было готово. После мощного короткого огневого налета подразделения нашего 101-го и соседа справа – 102-го гвардейского стрелкового полка перешли в наступление. Противник, видно, не ожидая таких действий, побежал, стараясь выскользнуть из кольца окружения. Преследуя отходящих немцев, мы соединились с частями 32-го гвардейского стрелкового корпуса 5-й ударной армии. В районе Ной-Блейм, Кубрюккен, Форштадт, Безымянный остров на реке Одер и мукомольный завод попала в окружение значительная вражеская группировка. Началась операция по ее уничтожению. Как и предполагалось, противник, чей передний край проходил по дамбе, полностью использовал арсенал вооружений своей крепости. Это накладывало на всю обстановку тяжелый отпечаток. Стало ясно – в тылу нельзя было оставлять этот окруженный гарнизон!

Командир корпуса решил на главный остров, где располагался основной город, высадить десанты с востока и запада. Сделать это на лодках – скрытно и внезапно, под интенсивным прикрытием дымовых завес.

27 марта командир дивизии отдал приказ: 100-му гвардейскому стрелковому полку провести десантирование, 101-му гвардейскому стрелковому полку овладеть дамбой северо-восточнее Кипа и огнем поддержать десанты. 102-му гвардейскому стрелковому полку поддерживать десант с юго-запада.

Наша дивизия действовала в тесном взаимодействии с 82-й гвардейской и 416-й стрелковыми дивизиями. Но противник, контратакуя пехотой и танками, решил ликвидировать захваченные на острове подразделениями 100-го гвардейского стрелкового полка плацдармы. Однако два других полка дивизии активно поддерживали действия наших подразделений на острове и не дали противнику выскользнуть по перемычкам через рукава Одера из окружения и уйти на запад.

30 марта дивизия фактически силами штурмовых отрядов ликвидировала немецкий гарнизон в Кюстрине. Было уничтожено более 1000 человек и взято в плен 950 солдат и офицеров, захвачено большое количество техники, вооружений, боеприпасов. Таким образом, угроза, которая постоянно присутствовала на правом фланге 8-й гвардейской армии, была ликвидирована. Плацдарм на Одере для войск армии был расширен.

С окончанием боев за Кюстрин войска нашей армии закончили проведение частных операций по созданию благоприятных условий войскам на западном (левом) берегу Одера, что, несомненно, положительно сказалось при подготовке и проведении Берлинской операции.

В связи с этим резонно еще раз обратить внимание читателя на тот факт, что в феврале войска 1-го Белорусского фронта не могли одновременно и с ходу форсировать Одер, и продолжить свое наступление, и штурмовать Берлин без паузы. А мысль такая в высказываниях некоторых полководцев присутствовала. Но здесь, очевидно, просматривались элементы излишней поспешности, что повлекло бы за собой тяжелые последствия. А мы уже по этой причине имели уроки (особенно Харьков). Этого мы не могли допустить, тем более на завершающем этапе войны в целом.

Между тем немцы бросали на защиту Берлина и его подступов все и всех – от малолетних подростков до глубоких стариков, обученных стрельбе фаустпатроном. Полоса от Одера до Берлина была максимально подготовлена к обороне. О боях в Кюстрине здесь было сказано весьма в общих чертах. А ведь фактически драться приходилось так, что, пока весь дом не разрушишь, взять его было невозможно.

С падением Кюстрина формально можно было считать, что путь на Берлин открыт. Но это так только для прессы. Фактически же с крушением этой крепости ожесточенность боев и сопротивление противника приобрели еще более высокую фазу. Надо отдать немцам должное – не только фанатизм управлял их чувствами и действиями, но и патриотизм – такой, как они его понимали. Не будем разбирать, на какой почве все это зиждилось, но слово «Фатерланд» для каждого немца было священным. Другое дело их фюрер, если бы он действительно заботился о немецкой нации, то хотя бы в 1945 году, понимая, что разгром неминуем, мог переступить через свой престиж и самолюбие и пойти на капитуляцию. Тем самым сохранились бы еще сотни тысяч немцев и многие города Германии.

Немецкое командование сделало все, чтобы сосредоточить основные оставшиеся силы на защите Берлинского направления и столицы непосредственно. Учитывая теперь уже скромные возможности в ресурсах и материально-техническом обеспечении, гитлеровский генеральный штаб не позволял распыления сил и поэтому не проводил каких-либо частных операций и вообще активных действий, в т. ч. на этом направлении. Главной его заботой было – сохраняя живую силу и технику для решающей схватки, всячески затруднить нашим войскам организованно подготовиться к наступлению. На основе разведывательных данных он постоянно наносил огневые удары артиллерией и авиацией, а по переправе, кроме того, еще и удары самолетами-снарядами.

Только против нашей дивизии противник выдвинул в первый эшелон усиленные артиллерией и танками две свежие укомплектованные дивизии: 303-ю пехотную и 20-ю моторизованную. Но надо еще иметь в виду, что немецкие войска были буквально завалены боеприпасами, в том числе фаустпатронами, в чем мы убедились, в полную меру ощущая огневые удары на себе. Захватывая позицию за позицией, мы брали в качестве трофеев штабеля снарядов, мин, патронов и других боеприпасов, которые не вмещались в окопы и траншеи и были выложены прямо на грунт. Кстати, сами позиции были оборудованы отлично и в оперативно-тактическом, и в инженерном отношениях. Читатель может представить себе, какое почти неприступное препятствие находилось реально перед нами. Ведь по устоявшимся канонам войны было общеизвестно, что прорыв обороны может состояться в случае, когда наступающий имеет трехкратное превосходство над обороняющимся. У нас же на этом ответственном этапе даже по количеству дивизий обстановка сложилась совсем наоборот. А если учесть, что немецкая дивизия количественно превосходила нашу, то у всех возникал вопрос – как же командование намерено решать эту проблему? Тем более когда речь идет о последней решающей операции (правда, после Берлинской еще были тяжелые бои, но Германия уже капитулировала, и те схватки оказались всего лишь инерционными проявлениями маньяков, не хотевших смириться с поражением).