Сюзанна Шаттенберг - Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Эти инженеры рассматривали свое становление как исполнение намеченной программы, как постоянное движение вверх, прерываемое лишь немногими препятствиями, которые надлежало преодолевать. Описывая диалектику царского и советского времени, летаргии и борьбы, детства и взросления, Логинов и Поздняк следуют стереотипам романа воспитания и советского героя, утвердившегося, в частности, в середине 1930-х гг. с выходом в свет романа Николая Островского (1904-1936) «Как закалялась сталь» (1930-1933). Это канонизированное автобиографическое повествование в духе социалистического реализма стало образцом не только для художественной, но и для мемуарной литературы {473} . Роман демонстрирует вариант идеально-типической интерпретации жизнеописаний: на примере главных героев показаны молодые годы представителей первого советского поколения, которые детьми научились ненавидеть Российскую империю, во время Гражданской войны рисковали жизнью ради советской власти, а в 1920-е гг. участвовали в создании нового государства и восстановлении разрушенного хозяйства {474} . Сталью были эти молодые люди, а закалялись они в революции, Гражданской войне и на партийной работе. Так как будущие инженеры прошли тот же путь, что и Павел Корчагин в романе Островского, неудивительно, что они переняли и ту же манеру изложения истории. Они не только видели в ней адекватную форму отражения своей жизни; диалектика служила им структурой запоминания пережитого.

В отличие от Логинова и Поздняка, Е.Ф. Чалых, А.А. Гайлиту и К.Д. Лаврененко не пришлось добиваться обучения в вузе тяжким трудом. Тем не менее они выбрали такой же путь: вступали после революции в комсомол или партию, работали для советской власти и использовали новые шансы. Чалых пишет, что равнодушно воспринял и Февральскую, и Октябрьскую революции — ни та, ни другая ничего не изменила в его семинарской жизни. В 1919 г. он вернулся к родителям в селение Соло-Тюбе, сначала преподавал там в маленькой школе, затем работал конторским служащим и, наконец, устроился учителем в бывшую гимназию в Перовске, где организовал хор и ставил спектакли. Он не пошел в Красную армию добровольцем, чтобы защищать советскую власть, а был мобилизован в 1920 г. Правительство, пишет он, хотело в течение трех месяцев ликвидировать неграмотность в Красной армии и нуждалось в нем как в инструкторе по школьным делам на Туркестанском фронте, которым командовал М.В. Фрунзе. Работа оказалась трудная, поскольку средств почти не выделяли, а во время боев приходилось отменять занятия. В том же году Чалых добился увольнения: он сдал вступительный экзамен в только что основанный Среднеазиатский государственный университет в Ташкенте, и его освободили от службы для учебы {475} . Чалых подчеркивает, что не приветствовал революцию с таким воодушевлением, как Логинов и Поздняк. Но он и не отвергал ее, а воспользовался новыми возможностями.

Почти то же самое пишет Гайлит: обе революции поначалу никак его не коснулись, если не считать того, что его старший брат с самого начала включился в политическую деятельность. Он сам лишь смутно вспоминает о том, как войска Юденича двигались к Гатчине и мать пряталась, боясь подвергнуться каре за сына-коммуниста. На 15-м году жизни, в 1920 г., стал политически активным и Гайлит. Он вступил в комсомол, по поручению которого занимался просветительской и агитационной работой, в 1921 г. был избран делегатом на пленум Гатчинского укома, участвовал в охране партийных учреждений, в субботниках по заготовке топлива. Но, в отличие от Логинова или Поздняка, воспринимал эту работу не как экзистенциальный опыт, имеющий решающее значение для всей его жизни, а, скорее, как увлекательный способ проведения досуга. Гайлит вступил в комсомол потому, что так поступали многие. Работа в его описании предстает не серьезным политическим делом, а совместными затеями друзей, гордых тем, что совершают нечто полезное, что они нужны. На одном из субботников он так сильно поранился электропилой, что стал непригоден к физическому труду {476} Он переехал к тете в Петроград, учился в 193-й Советской единой трудовой школе. Комсомольские приключения продолжались и здесь: «В это время в Ленинграде произошло катастрофическое наводнение. Как всегда, комсомольцы по первому зову партийных органов принимали участие в эвакуации школьников и особо ценных материальных ценностей с 1-х этажей учреждений. Хорошо помню, как по грудь в воде (такой уровень был на Петроградской стороне, в районе 1-й улицы Демьяна Бедного) перетаскивал ребятишек» {477} . Окончив школу в 1924 г., Гайлит получил от райкома комсомола направление на электрохимический факультет Ленинградского технологического института. На примере Гайлита и Чалых видно, что не обязательно было происходить из беднейших слоев населения или быть убежденным коммунистом, чтобы активно работать в молодежной коммунистической организации и в конечном счете извлечь из этого определенные выгоды.

По сходным мотивам в комсомол вступил и Лаврененко. Вначале и его не особенно сильно затронула революция, он окончил среднюю школу-семилетку, затем учился в профшколе при металлургическом заводе в Днепропетровске. В силу возраста — в 1917 г. ему было всего девять лет — он, как и Чалых, не имел собственных воспоминаний о революции, а лишь с восторгом слушал рассказы о ней. В комсомол пошел, как в молодежный клуб: «Именно тогда мой двоюродный брат… значительно старше меня, участник Гражданской войны, командир красноармейского батальона, рассказал мне о величии Октября, говорил о цене крови, пролитой за народ, увлек на молодежную комсомольскую стезю. С той поры мне довелось быть комсомольским вожаком в профшколе и на Днепропетровском металлургическом заводе» {478} . Т.Б. Кожевникова, Т.В. Федорова и Д.И. Малиованов не в последнюю очередь свидетельствуют, что комсомол функционировал не только в качестве политической организации, но и в качестве союза молодежи, стремившейся испытать какие-то приключения и переживания. Они пишут о своих коммунистических убеждениях, так же как Логинов и Поздняк, но в равной мере и о факторе досуга и развлечения в комсомольской жизни, подобно Лаврененко и Гайлиту. Федорова, в 1925 г. ставшая пионеркой, особенно подчеркивает самосознание, которое ей прививалось уже в пионерской организации: «Вы молодые хозяева страны, вы за все теперь в ответе, вы должны все уметь!» {479} А вот что она чувствует, будучи комсомолкой: «Все кажется интересным, захватывает и волнует» {480} . Федорова вступила в комсомол в 1931 г., после того как закончила семилетку и пошла учиться в ФЗУ и работать такелажницей на московском заводе «Каучук». Если для других переломным моментом явился 1917-й год, то для нее начало новой жизни ознаменовалось приемом в члены ВЛКСМ. Завод казался ей «родным домом», где старшее поколение рабочих давало путевку в жизнь новому поколению и делилось с ним своим опытом. «Это было суровое и трудное время… Распределение продуктов питания и промышленных товаров строго регламентировалось и выдавалось по карточкам. Но нам хорошо! Мы уже почти рабочий класс… А до чего мы любили праздничные демонстрации! Особенно хорошо шагать по Москве в Первомай — весна!» {481} — так описывает Федорова открывшийся перед ней мир, который предлагал приключения и яркие переживания, принес ей образование и профессиональный успех. Все это воплощало в себе комсомольское сообщество. Когда секретарь комитета комсомола в 1932 г. рассказал молодым работницам и рабочим о Метрострое, строительстве подземной железной дороги в Москве, Федорова сразу решила, что ее место там: «Не сговариваясь, три девчонки, три недавних фабзайчонка — комсомолки Зина Максакова, Шура Лазарева и я подняли руки: "Мы пойдем. Пишите нас"» {482} .