Сюзанна Шаттенберг - Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Женщины-инженеры еще менее склонны говорить о своей личной жизни, чем их коллеги-мужчины. Т.В. Федорова вышла замуж за инженера в 1940 г., родила двух дочерей [16], но в своих воспоминаниях ничего об этом не пишет {1380} . Т.А. Иваненко вышла замуж в 1933 г., тоже за инженера, в 1939 г. родила дочь {1381} . Муж Т.Б. Кожевниковой был военным, они поженились во время войны, и дети у них появились только в послевоенные годы {1382} . О жилищных условиях ни одна из женщин не говорит ни слова, только Л.С. Ваньят упоминает, что к началу учебы, как дочь заслуженного специалиста, получила квартиру в Москве {1383} .

Единственная, кто нарушает табу и подробно рассказывает о своем быте, это В.А. Богдан. Воспоминания, написанные ею в эмиграции, представляют собой некий гибрид: одна половина следует русскосоветской схеме, ставя во главу угла трудовую жизнь, в другой, по образцу западной автобиографии, главной становится личная тема. В отличие от Федосеева, Богдан не рисует негативную картину снабжения в Советском Союзе, она убедительно показывает, что в соответствии с новым сталинским лозунгом «Жить стало лучше, жить стало веселее» уровень жизни действительно намного повысился {1384} . Богдан с мужем и дочерью в 1935 г. въехали в новый шестиэтажный дом для специалистов на 136 квартир {1385} . В их просторной двухкомнатной квартире имелись прихожая, маленькая кухня и современные удобства — водопровод и душ. Поскольку мужу Богдан как ученому полагался кабинет, а трехкомнатных квартир не было, они получили особенно большую двухкомнатную {1386} . Богданы сумели накопить денег на обстановку и теперь купили три кровати, шкаф, новую посуду, которая в Ростове выпускалась очень хорошего качества, и шторы из дорогого материала. Денег хватало и на няню, потому что Богдан не хотела отдавать свою дочку, родившуюся в 1934 г., в ясли. Она наняла некую Давыдовну, которая раньше жила у «богатых людей» и знала, «как ухаживать за ребенком». Давыдовна взяла на себя также работу по хозяйству и возню с печкой — для Богдан дело «слишком грязное» {1387} . Муж принимал участие в домашних заботах, делая ежедневные покупки, а сама Богдан раз в неделю ходила на базар. Там продавались какие угодно продукты, «были бы деньги» {1388} . У Богдан деньги были, и она покупала то ящик испанских апельсинов, то килограмм шоколада за 700 руб. Ее основной оклад составлял 500 руб., но за отдельные проектные работы платили особую премию, так что часто выходило и до 900 руб. в месяц, да плюс еще зарплата мужа {1389} . Она много тратила на одежду: «Мне давно нужно было новое пальто, а купить пальто — очень трудное дело. В магазинах иногда появлялись теплые вещи, но больше грубошерстные, плохо сделанные, скучного цвета — черные или серые» {1390} . В конце концов, она купила шубу — шубы стоили дорого, поэтому их не расхватывали сразу и за ними не стояли очереди {1391} . Но, поскольку муж сказал, что в этой обновке она выглядит «беременной», Богдан ее кому-то подарила, приобрела у «спекулянта» английский материал, раздобыла к нему подходящий меховой воротник и сшила себе пальто у портнихи. Один материал обошелся в 1 200 рублей, но Богдан была «страшно довольна». И другие вещи, из тонких тканей, батиста, с ручной вышивкой, она покупала у спекулянтов. Всегда одетая безупречно и со вкусом, она выделялась на фоне людей, носивших советские фабричные изделия. Одна ткачиха-ударница с Трехгорки даже как-то спросила Богдан, откуда у той такое чудесное платье: она сама, дескать, обслуживает шесть станков, но такого качества у нее еще ни разу не получалось {1392} .

Супруги Богдан не только откликнулись на призыв демонстрировать свое благосостояние, но и как нельзя лучше воспользовались новыми возможностями досуга. Муж Богдан, Сергей, брал уроки немецкого языка и играл в теннис, для чего обзавелся дорогими теннисными туфлями. Валентина, после того как фокстрот и танго получили право на существование, наконец смогла утолить свою страсть к танцам. Она посещала танцевальный кружок, который очень любили молодые научные сотрудники и профессорские дети {1393} . По вечерам Богданы ходили в театр, открывшийся в Ростове в 1935 г. Ресторанов они избегали, потому что там спокойно не поговорить, но регулярно приглашали к себе друзей — супружескую пару: «Антон, так же как Сергей, занимался научной работой, и у них были общие интересы, а мы с Катей всегда охотно болтали о проделках наших дочек» {1394} .

Кроме того, Богданы не раз пользовались путевками, которые иногда получали на заводе, а иногда покупали сами. В 1937 г. семья отдыхала на море, в 1938 г. они совершили круиз по Волге и побывали в Ленинграде. Валентина Богдан дважды ездила в санаторий и путешествовала из принципа только первым классом {1395} .

Богдан единственная рассказывает о возвращении новогодней елки и о том, как внимательно власти следили за тем, чтобы елку действительно ставили только на Новый год, а не на православное Рождество 7 января {1396} . В полной мере наслаждаясь плодами «культурности», она, однако, решительно отказалась участвовать в кампании общественниц и в акции под девизом «Украсим родной город цветами». Клумбы, по ее словам, разбили повсюду, даже в самых неподходящих местах, но, поскольку никто за ними не ухаживал, все цветы вскоре засохли, и городской пейзаж сделался еще более безотрадным, чем прежде {1397} .

Богдан являет собой яркий пример того, в каких привилегированных условиях могли жить инженеры в середине 1930-х гг. Ее рассказ тем более убедителен, что ее нельзя заподозрить в желании приукрасить образ СССР. Воспоминания Богдан свидетельствуют, что инженеры, отнюдь не занимавшие руководящих постов, все равно обеспечивались лучше многих. Если в Москве, как говорят другие мемуаристы, стоило большого труда найти подходящее жилье, в менее крупных городах, по-видимому, даже беспартийному было гораздо легче получить квартиру в доме для специалистов, а то и в бывшем помещичьем особняке. На примере Богдан и Малиованова хорошо видно влияние материального обеспечения на лояльность инженеров. Оба дают понять, что привилегированное положение сыграло решающую роль в их готовности служить и повиноваться государству. «Большая сделка» принесла плоды. То же самое можно утверждать и в отношении Лаврененко: чем больше привилегий он получал, тем реже ему приходили в голову критические мысли о ситуации в стране.

В глазах других инженеров, таких, как Логинов, Чалых, Поздняк, Яковлев и Гайлит, готовность к трудовым свершениям и вознаграждение за них также были тесно взаимосвязаны. Они безусловно чувствовали себя представителями элиты и считали, что как таковые имеют право на хорошую жизнь, а их жены должны сидеть дома. Все они сделали «жилищную карьеру»: к концу 1930-х гг. все 14 представленных здесь инженеров, без исключения, жили в привилегированных условиях. Несмотря на то что тема жилья и досуга почти не затрагивается в их воспоминаниях, по немногим обмолвкам видно, что они имели большие притязания и глубоко усвоили принцип оплаты по труду. Вернувшись к аскетическому самоотречению времен первой пятилетки лишь внешне, они хранили в душе идеи кампании за «культурность» и в своих мемуарах еще раз отдали дань «культу избранных».