Наталия Нарочницкая - Россия и русские в современном мире

Нэп – это период, который, вопреки заявлениям сталинского режима, вовсе не был отмечен обеднением большей массы крестьян за счет кулаков, но, напротив, характеризовался ростом средних крестьянских хозяйств, шедшим параллельно с общим производственным ростом. Средние крестьянские хозяйства к 1913 г. представляли чуть меньше 40 %, в то время как к 1926–1927 гг. они составили 63 %, из которых 67,7 % приходилось на западные районы РСФСР. Следующим показателем могло бы служить соотношение численности наемных рабочих к общей численности сельских тружеников. Так, если в 1913 г. насчитывалось 3 миллиона наемных рабочих против 55,5 миллиона частных крестьянских хозяйств, то в 1926–1927 гг. их число сократилось до 1,515 против 61,2 миллиона частных крестьянских хозяйств. Здесь мы видим подтверждение тому, что уже говорилось в свое время в других исследованиях, то есть устойчивые позиции среднего крестьянства в социальном контексте новой экономической политики, а главное – снижение, а вовсе не увеличение социального расслоения на селе после 1917 г.

Однако, если мы и можем оспорить ту или иную деталь из изложенного Н. Нарочницкой, то в целом суть ее аргументации касательно причин революции весьма убедительна. Большевики смогли захватить и удержать власть как раз потому, что сумели объединить в своих лозунгах и речах и чаяния самого народа, в особенности крестьянства, и национальную идею. Это в равной степени неприятно осознавать как тем, кто считает себя наследниками большевизма, так и их противникам, включая самых радикально настроенных. Идея объединения социального проекта с идеей национального возрождения воплотилась задолго до 1941 года, задолго до того, как Сталин установил свою власть, а методы его управления страной, в частности репрессии и чистки, уничтожившие примкнувшую к советскому режиму российскую промышленную элиту, таким образом, способствовали скорее ослаблению России, нежели укреплению ее позиций.

Воспоминания о победе и споры о войне

И, наконец, книга Наталии Нарочницкой поднимает ключевой вопрос, выходящий за пределы диалога между Россией и Западной Европой. Это вопрос об исторических спекуляциях, называемых «войной памяти», – явлении, которое сопряжено с процессом инструментализации и политизации памяти о Второй мировой войне.

На самом деле, сегодня данное явление представляет собой глобальную патологию, которую можно обнаружить, в общем-то, где угодно, начиная с вопросов, касающихся рабства, и до войн за независимость бывших колоний в XX веке. Эти «войны памяти» таят большую опасность для историка, от которого то и дело требуют принять ту или иную сторону, в то время как его работа заключается в установлении фактов и трактовке событий на основе документов и всех имеющихся в его распоряжении источников.

И хотя такие «исторические» баталии явление не новое, так как еще в Древней Греции велись ожесточенные споры вокруг противоречивших друг другу мифов о происхождении того или иного города, но ту форму, в которой это явление существует сегодня, оно приобрело исключительно в период холодной войны. Таким образом, становится очевидно, почему конфликт 1939–1945 гг. оказался в эпицентре этих споров.

Именно на этой основе, ставшей отправной точкой для данной книги, о чем свидетельствует и ее заглавие, Н. Нарочницкая выстраивает всю свою аргументацию, по большей части справедливую и обоснованную, которой необходимо уделить самое пристальное внимание.

Действительно, нам трудно критиковать германо-советский пакт 1939 года в свете политики, которую вели европейские демократии, оставив безнаказанными действия Италии в Абиссинии, допустив итало-германское вмешательство в ход гражданской войны в Испании и, наконец, отдав Чехословакию на растерзание нацистам и их тогдашним союзникам – польским генералам.

Н. Нарочницкая могла бы добавить к этому и определенную двойственность политики США, которые, выступая против японской агрессии в Китае, лишь в 1941 г. перейдут к действенным мерам против японского милитаризма, в то время как китайское правительство получало помощь СССР уже с 1937 г. Добавим также, что если пакт позволил СССР выиграть важную отсрочку, оттянув начало войны, то победа Г. Жукова летом 1939 года на Халхин-Голе, безусловно, способствовала спасению СССР от попыток японских генералов напасть на Сибирь.

Ненаучное видение и подход к итогам Второй мировой войны представляет для будущего Европы огромную проблему. Пока мы будем допускать практику политической инструментализации памяти о той войне, настоящий политический и культурный диалог построить будет очень трудно.

Празднование 60-й годовщины высадки союзников в Нормандии является хорошим тому подтверждением. Французское правительство можно понять: будучи не в лучших отношениях с администрацией Дж. В. Буша, осложнившихся вследствие смелой политики президента Ширака в отношении Ирака, было решено придать этому празднованию особую пышность. Что само по себе совсем неплохо.

Но, не желая ни в коей мере оскорбить память американских солдат, погибших 6 июня 1944 г., не стоит забывать все же, и это показывает вся история войны, что жертв могло бы быть несоизмеримо больше, если бы не две битвы – Сталинградская и Курская, предшествовавшие высадке союзников, в которых нацистская военная машина потерпела сокрушительное поражение. Курская битва в июле 1943 г., пожалуй, даже превзошла по значимости Сталинградскую, сразу ставшую советским символом сопротивления нацизму. Именно там, по мнению самих немецких генералов, «произошел закат немецкой армии». Если промышленность Рейха позволяла заменить сотни сгоревших танков, то заменить опытные боевые экипажи, с 1939 года не знавшие себе равных на полях сражений в Европе, не было никакой возможности. Сотни танкистов, погибших в той битве, уже не могли участвовать в событиях июня 1944 г.

Поэтому можно сказать, что союзникам повезло, принимая во внимание, какой урон им смог нанести всего один выживший участник Курской битвы из элитного танкового подразделения немецкой армии: 13 июня 1944 г. «Тигр», находившийся под командованием оберштурмфюрера СС Виттмана, в одиночку блокировал наступление 7-й британской танковой дивизии, уничтожив до этого колонну, следовавшую из Виллье-Бокаж.

Стратегический успех высадки союзников в Нормандии был закреплен под Авараншем (операция «Кобра») в конце июля 1944 г. в результате прорыва американской армии, которая затем, перейдя Сену 25 августа того же года, предприняла операцию по освобождению Парижа и к началу сентября 1944 г. подошла к бельгийскому Мону. Однако такой стратегический успех Третьей армии Паттона объясняется не в последнюю очередь тем, что немецких частей на территории Франции практически уже не осталось. Причиной тому стало обескровливание армии «Центр» в результате наступления советских войск в Белоруссии (операция «Багратион») 23 июня 1944 г. Для сравнения – в одной только этой операции, выведшей советские войска к берегам Вислы, Красной Армии пришлось противостоять противнику, по численности несоизмеримо превосходившему те соединения, с которыми довелось сражаться союзным войскам под командованием Брэдли и Паттона: более 800 000 человек, более 100 танков, около 9000 артиллерийских орудий.

Читать дальше