Леони Фрида - Екатерина Медичи

Сражение при Жарнаке, близ города Коньяк, стало знаменательным не только потому, что королевские войска одержали победу. В этом бою погиб пламенный вождь гугенотов, принц Луи Конде. Армия, номинально возглавляемая герцогом Анжуйским, де факто шла в бой под командованием преданного Екатерине маршала де Таванна. После того, как противник наконец сумел заставить Колиньи и его людей вступить в бой, 13 марта 1569 года, Конде, накануне ночью поранивший ногу, получил просьбу выступить на помощь Колиньи. По свидетельству наблюдавшего его гибель офицера и ученого, гугенота Агриппы д'Обинье, Конде неловко садился на коня и сломал поврежденную ногу, да так, что кость пронзила ткани и вышла над краем сапога. Несмотря на это, он вскричал: «Ради Господа встретиться с опасностью — благословение!» И добавил: «Храбрые и доблестные французы, вот момент, коего мы все ждали!» Затем он пустил коня в галоп, возглавив доблестную, но бесполезную атаку конницы.

Колиньи уже отменил просьбу о помощи, но новости не дошли до Конде в срок. Когда лошадь под ним убили, принц не сумел высвободиться из стремян: помешали доспехи и сломанная нога. Он оставил все попытки и поднял забрало, и солдаты, которым он сдался, по имени д'Аржан и Сен-Жан, узнали его. Д'Аржан сражался с Конде в Ангулеме, и принц спас его жизнь. Сен-Жан тоже знал его в лицо. Они посоветовали ему опустить забрало, дабы его не узнали другие, и это спасло бы ему жизнь. Но приблизившиеся гвардейцы герцога Анжуйского, во главе с капитаном Монтескье, остановились возле принца с криком: «Бей! Бей!» Конде повернулся к ним со словами: «Вам не спасти меня, д'Аржан». В это мгновение Монтескье выстрелил в Конде со спины, пуля попала в шею и вышла через правый глаз.

Герцог Анжуйский с ликованием встретил известие о смерти принца и своего родича. Его люди водрузили тело Конде на мула и провезли по округе, распевая с воплями и гиканьем: «Тот, кто мессы избегал, на спину к ослу попал!» Во времена Генриха II такие выходки были бы немыслимы. Предыдущее поколение очень высоко ценило древние традиции рыцарства. Каким резким контрастом выглядело поведение юного принца по сравнению с тем, когда совсем недавно Франсуа, герцог де Гиз, захватив Конде в плен после битвы при Дре, пригласил его пожить в своем доме и они вместе обедали. Теперь же, когда герцога Анжуйского спросили, как поступить с толпой прочих пленников, он небрежно бросил: «Прикончите их!» Это задание он поручил швейцарским наемникам. Такое поведение на поле боя говорит о том, что привычная учтивость и рыцарские традиции сменились жаждой мести в результате вопиющих актов насилия по отношению друг к другу во время религиозных войн. Ныне считается общепризнанным, что именно гражданские конфликты — религиозные или классовые — порождают более всего жестокостей, и французские войны являются в этом смысле весьма показательными.

Герцог Анжуйский нанес краткий визит своей семье и гордо объявил Карлу о своей победе, на что тот лишь бросил на брата полный злобной ревности взгляд. Генрих обыграл название города Mo (Maux), где Конде пытался захватить королевскую семью в плен, заявив брату: «Монсеньор, вы выиграли битву. Принц Конде мертв. Я сам видел его тело. Увы, бедняга причинил нам столько бед (tant de maux)!»

Адмирал де Колиньи, который, будучи истинным вождем и стратегом гугенотов, прежде стоял за спиной Конде, самого активного из деятелей движения, придававшего ему законность в силу своей принадлежности к королевскому роду, теперь остался в одиночестве. Ему пришлось в одиночку возглавить партию, столкнувшись лицом к лицу с проблемами военными, политическими и идеологическими. Адмирал стал опекуном двух оставшихся без отцов принцев-гугенотов: Генриха Наваррского, шестнадцатилетнего первого принца крови, и пятнадцатилетнего сына Конде, тоже носившего имя Генрих. Жанна д'Альбрэ вывела мальчиков к построившимся гугенотским войскам, и солдаты дружно приветствовали принцев как своих законных вождей, за чьей спиной стоял мудрый, храбрый и морально стойкий Гаспар де Колиньи. Католики знали, что именно он — их настоящий враг. Незапятнанный ни единым слухом, не ведающий жадности и прочих пороков, он был одним их тех лидеров, кого почитают как святых, и именно так относились к нему гугеноты.

Во время краткого визита ко двору Генрих Анжуйский постарался улестить Марго, самую младшую дочь Екатерины, которая лишь за год до того переселилась туда вместе с младшим братом Франсуа, покинув королевскую детскую в Амбуазе. За этот год Марго сблизилась с королем, и он преклонялся перед ней. Она умела усмирять припадки его ярости, и вскоре стала для него и другом, и наперсницей: одинокий король нашел в сестре родственную душу, с которой мог делиться секретами. По контрасту, Екатерина едва замечала Марго, ее как будто раздражали крепкое здоровье, красота и живой нрав дочери; мать обращалась к ней лишь затем, чтобы отдать повеление или прочесть нотацию. В своих мемуарах принцесса вспоминает, что начинала дрожать от страха, когда мать вызывала ее к себе. Герцог Анжуйский решил, что должен воспользоваться помощью Марго, все еще невинной и доверчивой, для того чтобы сохранить за собой командование армией — король-то поговаривал, что хочет сам возглавить войска. Он хотел, чтобы сестра держала его в курсе всех основных новостей, пока он будет находиться с войсками на полях сражений.

Марго была в восторге от того, что сиятельный брат выбрал ее своим доверенным лицом и называл любимой сестренкой. Их близость могла теперь пойти обоим на пользу. «Это помогало нам в детстве, — говорил ей Генрих Анжуйский, — но мы больше не дети». И добавлял: «Я знаю, никто другой не подходит мне так, как ты, ты для меня словно мое второе „я". У тебя есть все необходимые качества: рассудительность, ум и верность». Он настаивал, чтобы она присутствовала как можно чаще при «lever» и «coucher» [48] «Подъем» и «отход ко сну» (фр.) — принятые при французском дворе церемонии, сопровождающие вставание с постели и укладывание спать царственных особ. Изначально это были чисто бытовые процедуры умывания, одевания и т. п. при помощи слуг. Быть допущенным к лицезрению этих процедур считалось весьма почетным, в непринужденной обстановке можно было уладить многие дела. — Прим. перев. их царственной матери и старалась следовать за ней на прогулках, ведь в эти часы зачастую принимались самые важные решения. Анжуйский признался: он скорее примет «мучительную смерть», нежели согласится оставить командование армией, и обещал, что Марго сумеет снискать одобрение матери, если поддержит его в этом. Он просил сестру: «Забудь свою робость и обращайся к матери с полным доверием <���…> Для тебя будет большой радостью и честью быть любимой матерью. Это хорошо для тебя, и именно тебе, первой после Господа, буду я обязан своей удачей». Он также прельстил Марго тем, что Екатерина станет иначе обращаться с дочерью, если та последует инструкциям Анжуйского.