Владимир Шигин - Неизвестная война императора Николая I

Не исключено, что именно он порекомендовал Николаю I послать на Черноморский флот контр-адмирала Лазарева. Как бы то ни было, но на всем протяжении дальнейшей службы Лазарева на Черноморском флоте он сохранял с Меншиковым самые добрые отношения. В начальный период, когда Лазарев оказался один в грейговском стане, помощь и поддержка (в том числе и моральная) были для Лазарева особенно необходимы. Знакомясь с лазаревскими документами того периода, можно увидеть, что откровенные письма о положении дел на Черноморском флоте Лазарев писал лишь двоим — своему другу юных мичманских лет А.А. Шестакову и князю А.С. Меншикову; этим людям он доверял свои мысли, сомнения, с ними он советовался, и они отвечали ему таким же доверием.

Что касается Лазарева, то контр-адмирал от нового назначения был не в восторге. 28 февраля 1832 года М.П. Лазарев в письме А. А. Шестакову писал: «…я, сверх всякого чаяния и в особенности против желания моего, назначен начальником штаба Черноморского флота. Как кн. Меншиков и другие ни старались назначение сие переменить, но не удалось…» Понять Лазарева можно: зачем лезть головой в петлю, когда и так служба и карьера на Балтике шли весьма успешно. Но приказ императора — есть приказ императора. К тому же назначение на столь ответственную должность, да еще в такой ответственный момент, было знаком особого доверия со стороны Николая I. Дважды такие назначения не предлагают. Мы никогда не узнаем, о чем говорил император с Лазаревым, но суть разговора была такова, что Лазареву следовало принять дела, вникнуть в обстановку, а затем принимать под свое начало Черноморский флот. Со своей стороны, Лазарев, по-видимому, вполне обоснованно, поставил свои условия — перевод вместе с ним на Черное море своих людей, которым он лично доверяет, в личной преданности которых он абсолютно уверен, и которых он планирует расставить в ближайшее время на командные посты. Для Николая это не было принципиальным вопросом, так как ставки в начинавшейся игре были слишком велики.

Это вполне логично и оправданно, ибо одному среди враждебного окружения было просто не выжить. Именно поэтому Лазарев начинает добиваться разрешения от морского министра о переводе к себе на Черное море офицеров, на которых он мог бы положиться.

Среди тех, кто должен был отправиться на Черноморский флот вслед за Лазаревым, были: его шурин контр-адмирала Авинов (вскоре он станет начальником штаба Черноморского флота), кузен супруги Лазарева капитан-лейтенант Корнилов (он станет офицером для особых поручений, а затем сменит на должности ослепшего Авинова), друг и однокашник по Морскому корпусу капитан 1-го ранга Бутаков, всецело преданный капитан 2-го ранга Нахимов (они возглавят корабли и корабельные соединения), лейтенант Истомин (станет адъютантом и командиром нескольких кораблей) и многие другие. Сейчас бы сказали, что Лазарев прибыл на Черноморский флот «со своей командой».

По отзывам его учеников, «честность, безукоризненность в выполнении долга и фанатичная заботливость о казенном интересе в хозяйстве составляли необходимые условия для таких избранных в кружок, близкий к Лазареву».

Итак, 17 февраля 1832 года, совершенно неожиданно для Грейга и его окружения, контр-адмирал Лазарев назначается начальником штаба Черноморского флота. Это был уже «шах». Но до окончательного «мата» еще предстояло сделать еще несколько смелых ходов.

Как же встретили в Николаеве контр-адмирала Лазарева? Своему другу А. А. Шестакову Лазарев откровенно признавался об этой встрече: «…Всё против меня вооружается, а ответственность предвижу немалую…»

Любопытно, что Н.Д. Критский открыто и откровенно игнорировал все распоряжения начальника штаба флота, показывая своим поведением, что он подчинен исключительно лично Грейгу, а перед балтийским чужаком отчитываться не был намерен. Что касается Грейга, то он, будучи умнее Критского, внешне был с балтийским назначенцем предельно вежлив, но никаких мер к обер-интенданту не принимал, а предложения Лазарева реализовывать не торопился. По существу, Лазарев оказался в вакууме, который вокруг него искусственно создавался.

К примеру, командир Севастопольского порта капитан 1-го ранга Г.И. Рогуля 29 декабря 1832 года доложил Лазареву, что обер-интендант Критский препятствует подготовке кораблей, отдавая следующие распоряжения: «Я запрещаю Вашему высокоблагородию переделывать что-либо в нынешнее время на кораблях и фрегатах, изготовляемых к выходу в море, разве будет состоять на то особое предписание от г. Главного командира или какая-нибудь вещь придет в худость, в гнилость, в негодность и испортится или поломается. Оставляйте все в таком виде и положении, в каком были вещи на кораблях, когда Е.И.В. изволил иметь пребывание свое на корабле “Париж”». Запрещение Критского было самым идиотским, так как можно запрещать командирам кораблей и судов устранять мелкие неисправности, не обращаться же по каждой прибитой доске в Николаев с отдельной бумагой. Разумеется, Лазарев наложил на жалобу Рогули соответствующую резолюцию: «Ответить, что никто не может запретить г. Рогуле делать все то, что есть законно и согласно с волей государя императора, клонящейся к улучшению флота по всем частям…» Далее Лазарев обращается к Грейгу, но тот ушел от ответа, а Критский открыто торжествовал свою маленькую победу над начальником штаба.

Ну а что сам Грейг? Как состоялась встреча Главного командира Черноморского флота и его нового начальника штаба? На сей счет осталось письмо Лазарева давнему другу Шестакову: «Будучи на яхте и ходивши по шканцам по нескольку часов в день сряду, с адмиралом (Грейгом. — B.Ш.) много переговорил я, но толку ничего еще не вышло; и как будто все забывается, Грейгу все наскучило, и он ко всему сделался равнодушным. Ссора его с кн. Меншиковым есть величайшее зло для Черноморского флота, ибо ни одно из его представлений не уважается, а ежели и докладывается государю, то в таком виде, что он поневоле или медлит или вовсе не соглашается. Вот третий уже год, что флот здесь не ходил в море, и Бог знает, от каких причин… Я думаю написать князю письмо, хотя партикулярное, но в таком виде, чтоб он показал государю, не будет ли нам от него легче, а иначе ничего лучшего не придумаю… Грейг говорит, что он ни об чем более представлять не намерен, и ежели хотят чтобы послан был корабль или фрегат в море, то пусть предпишут, а в противном случае пусть стоят и гниют в порте. Мне поневоле приходит в голову мысль злая — начинаю думать: не нарочно ли Грейг намерен запустить флот донельзя и потом место сие оставить, чтобы после видели разность между тем временем, когда командовал он, и временем, в котором будет управлять его преемник. Может быть, что я думаю и несправедливо, но что-то так мне верится… Здесь (в Николаеве. — В.Ш.) вступил в свою должность с 1 сентября, покамест (она) не что иное есть, как канцелярская, и не знаю, что Бог даст вперед. Предвижу много преград, а бесполезным быть не хочется. О родненьком твоем (сыне Шестакова Николае. — В.Ш.) я адмиралу говорил, и он мне сказал, что очень хорошо помнит, что представлял о нем уже два раза и вскоре представит в третий раз, а я не забуду напомнить. С Юлией я обошелся попросту, без затей, и надеюсь, что у нас ссоры не будет, ежели она не вздумает только вмешаться как-нибудь в мою должность, — тогда уж не я буду виноват и прошу не прогневаться».