Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Весь этот материал полностью сохранился; кроме всего прочего, он наводит нас на размышления о различии между макиавеллизмом и тем что Орвелл называет двойственным образом мышления и двусмысленностью речи.

Макиавеллизм - это искусство обманывать; двойственный же образ мышления* это сознательный самообман с определенной целью. Ученик Макиавелли точно знает, что он делает; не то происходит с двойственно мыслящим человеком; из них двух он более опасен, так как в случае надобности может найти в себе настоящую искренность, в то время как ученик Макиавелли может ее только подделать.

И вот "агент Д.", в своем докладе, в самом начале суда, возлагает большие надежды на отца Пранайтиса; по его мнению, он непременно забросит присяжных сокрушительными аргументами, доказывающими наличность ритуального убийства в еврейской религии.

Он пишет что боится за жизнь Пранайтиса т.к. "жиды ни перед чем не остановятся". "Агент Д." который писал Щегловитову, что Вера Чеберяк по всей вероятности сама отравила своих детей, который был в курсе жульничества при выборе присяжных и знал вдобавок, как за ними шпионили - несмотря на все это он полагал, что именно евреи "ни перед чем не остановятся...".

То что он в это верил становится очевидно еще из другого письма: взбешенный мировым общественным протестом против (173) суда над Бейлисом, и нежеланием или отказом ученых экспертов поддержать взгляды Косоротова, "агент Д." писал: "Вот теперь становится ясно, как международное еврейство умеет организовать свои силы, и насколько русское правительство неспособно на серьезную с ним борьбу; все светила юриспруденции, литературы, медицины и всего ученого мира - на стороне еврейства, которое сумело склонить их на свою сторону; но по другой стороне - душа простого народа (т.е. присяжных) нетронутая еврейским просвещением; они то и вынесут свой неподкупный вердикт и тогда произойдет божий суд над евреями".

Таким образом роковое состязание между русской империей и "всемогущим" мировым еврейством должно было быть решено представителями "простого народа" выбранными Щегловитовым, Белецким и государственным прокурором Виппером.

И, однако, бывали минуты когда "агент Д." сомневался в исходе дела. "Невозможно предвидеть, чем это кончится, писал он в одном письме. А в другом: "Весь ход дела будет зависеть от восприимчивости присяжных заседателей к доводам отца Пранайтиса, не сомневающегося в факте ритуального убийства".

Далее - вновь на более оптимистической ноте - он хвалит государственного прокурора Виппера: "Он производит впечатление опытного человека - ведь ему удалось убрать из состава присяжных образованных людей, чем он и привел защитников в ужас; я наблюдал за ними, как они переглядывались, когда состав присяжных был оглашен, и присяжные появились в крестьянских рубашках и поддевках за исключением чиновника Мельникова и двух-трех других".

И снова он впадает в уныние: "Я убежден (хотя и продолжаю надеяться, что произойдет обратное) - что Бейлис будет оправдан". И, наконец, он еще раз приободряется: "Неграмотным присяжным невозможно будет разобраться в сложном вопросе о наличии ритуального убийства". И еще "Правда, улики против Бейлиса очень слабые, но неискушенные, мало понимающие присяжные все-таки могут вынести обвинительный приговор, принимая во внимание элемент национальной вражды (к евреям)".

(174) В то время как в нем чередуются надежда и пессимизм и он размышляет над "божьим судом" и "неподкупным вердиктом" простого народа, агент Д. приходит к интересной гипотезе возможного исхода: "Для защитников было бы самое худшее, если бы присяжные признали ритуальный характер убийства и одновременно заявили бы, что виновность Бейлиса не доказана". (Он рассуждал, что если Бейлис будет оправдан тогда дело не перейдет в апелляционный суд) И таким образом легенда об употреблении евреями христианской крови получит свою официальную санкцию; в случае же осуждения Бейлиса, дело обязательно перейдет в Сенат, и тогда более чем, вероятно, что его оправдание будет сопровождаться отрицанием ритуального характера убийства.

Такие мысли приходили в голову и другим людям, не только "агенту Д." конспираторы тоже чувствовали, что Бейлисом еще можно будет воспользоваться, даже если придется отступать. Шульгин язвительно комментировал по этому пункту в своей знаменитой передовой. Но государственный прокурор Виппер не видел процесс в этом свете, или во всяком случае не входил в обсуждение маневров конспираторов; он был полон решимости добиться обвинительного приговора.

(175)

Глава пятнадцатая

АДВОКАТЫ

Бейлис сидел в тюрьме уже три месяца, а еврейская общественность в Киеве все еще не понимала, что именно происходит. У людей не укладывалось в голове, что в двадцатом веке, в высших сферах могло быть принято решение юридически санкционировать легенду о ритуальном убийстве; многим из них одна эта возможность казалась диким анахронизмом даже для России; однако надвигающуюся опасность нельзя уже было игнорировать.

Перед тем как предпринять какие-либо шаги, первым консультантом по делу был призван выдающийся адвокат - криминалист, Оскар Оскарович Грузенберг. В сорок пять лет он уже был знаменит по целому ряду процессов, относящихся к евреям и к еврейскому вопросу в России; он защищал молодого еврея, Пинкаса Дашевского, покушавшегося на жизнь Крушевана (бессарабского подстрекателя к погромам); его роль также была ведущей в процессах, последовавших за кишиневскими погромами, за которые Крушеван тоже в большой мере был ответственен. Потом он защищал виленского еврея Блондеса, обвинявшегося в покушении на убийство, с целью якобы добыть христианскую кровь. "Жертвой" в данном случае была девушка - служанка. У Грузенберга тогда были все основания с удовлетворением вспоминать это дело: на первом процессе Блондес был осужден, Грузенберг подал апелляцию в сенат и добился распоряжения о повторном процессе в Вильне на котором Блондес был оправдан. Но все это происходило еще в 1903 г. - до "правосудия Щегловитова".

Грузенберг стал во главе группы адвокатов защищавших Бейлиса. По рассказам его друзей и знакомых, он был (176) человеком настолько же темпераментным, как и талантливым; он был властным в выражениях, резким почти до опрометчивости, и совершенно бесстрашным. Перекрестный допрос он вел блестяще, и даже рядовой человек, читавший протоколы допроса, мог научиться у него логике, следя, как упирающийся свидетель шаг за шагом загоняется им в угол, без надежды оттуда выбраться.

Приятно также наблюдать за поединком между Грузенбергом и судьей Болдыревым, и за тем, как последний, уже не зная, что ему отвечать, кричит: "не спорьте со мной"! Когда Болдырев перебивал доводы Грузенберга, заявляя: "противная сторона этого не утверждала, было сказано то-то и то-то" Грузенберг отказывался от своей аргументации, и говорил ледяным тоном: "конечно, я вам обязан верить больше чем своим ушам".