Леонид Сапожников - Ищите Волка !

- Я мог бы вам ответить, - усмехнулся Кропотов, - что да, конечно! Но это была бы ложь. У меня была иная цель, Вениамин Александрович... Когда утром тринадцатого августа я случайно встретился с Василием и мы сразу же узнали друг друга, я поначалу страшно перепугался. Настолько, что сказал ему, что нахожусь в Волжанске в командировке, остановился в гостинице "Заря", в двадцать восьмом номере. Он был настроен миролюбиво, даже в гости пригласил и назвал адрес. Сказал, что отсидел срок за грабеж, но теперь, мол, живет честно. Предложил встретиться у него тем же вечером, в семь часов. Я пообещал, что приду. Но сам решил насколько можно скорее уехать из Волжанска. Ну, как я обменялся номером с этим Суриным, вы знаете... Конечно, я сразу понял, что ночью метили не в Сурина, а в меня. И, разумеется, догадался, что стрелял Василий. Приехав в Старогоров, я постепенно пришел в себя и старался не думать о той кошмарной встрече, Но тут приехали вы, И я почувствовал, что вы до чего-то докопались. Опять потянулись мучительные дни: проклятые воспоминания... Даже жене ни в чем не мог признаться, Не хватало мужества. Она у меня кристальной честности человек. И дети наши... Я словно попал в какой-то заколдованный круг. И вот, спустя насколько дней, вы снова приезжаете и сообщаете мне, что этот гад убил юношу. Я вдруг представил на месте этого Геры моего сына. И страх, терзавший меня столько лет пропал. Я решил, что пришла пора расплатиться с Васькой, и сказал себе: "Или сейчас, или никогда! Найди его и убей! А потом пусть будет, что будет". Он очень сильный человек. Но я уже не боялся его. И я поехал к нему в Волжанск. Завтра или послезавтра вы получите письмо, где я все описал. Сегодня ночью, на скамейке в сквере. Сидел под фонарем и писал, а утром опустил письмо на ваше имя в почтовый ящик.

- Алексей Меркурьевич, а почему вы ни словом не обмолвились о своей сестре, об Аграфене Меркурьевне?

- Не надо... - тихо попросил он. - Я знаю, что она во многом и ослепла из-за горя по погибшему любимому брату... Сначала я хотел приехать домой... вернуться... к ней... Надеялся, что в поселке ничего обо мне не знают. Сколько людей погибло во время войны... или пропало без вести... Бывало ведь, что и возвращались. Но когда Агра-фена написала мне... нет, не мне, а Сергею Николаевичу Храмову, что из всех ребят, товарищей ее брата, ушедших на фронт, никто не вернулся назад, когда я прочитал это, вот тогда я в полной мере ощутил тяжесть всего, что натворил в сорок первом и потом, позже... Я понял, что нет мне возврата домой, что никогда не смогу я преодолеть той пропасти, которая лежит теперь между парнем из мирной сибирской деревушки Варваровки и дезертиром Алексеем Кропотовым... И я, чтобы жить, остался Сергеем Храмовым... Я пытался успокоить свою совесть тем, что моя ложь Аграфене - это святая ложь. Ах ты, господи, человек всегда найдет, чем себя попытаться оправдать! Но нет, сейчас я не оправдываюсь, просто я отвечаю на ваш вопрос.

...Через полчаса я отвез Кропотова в прокуратуру.

А в час дня отправился в следственный изолятор, где Роман Николаевич Горюнов должен был начать допрос арестованного Старостина.

27

Старостин вошел, держа руки за спиной. Сделав два шага, остановился. Скользнув взглядом по мне, повернул голову в сторону следователя.

- Садитесь, гражданин Старостин, - пригласил его Горюнов.

Старостин спокойно опустился на стул, положил руки на колени.

- А что, гражданин следователь, - обратился он к Горюнову, - этот опер тоже должен присутствовать на допросе? Неужто порядки изменились? Мне-то все равно, интересуюсь только. - И усмехнулся. - Да ладно, начинайте свою волокиту.

Горюнов изучающе поглядывал на него, не спеша начать допрос. А Старостин продолжал издевательски-вежливо:

- Значит, фамилию назвать, имя-отчество, год рождения и где, выходит, родился?.. А только все это для меня теперь зачем? Я ведь знаю: вышка мне. И точка! Отправлюсь к покойнице жене. Она все горевала, что раньше меня помирает. Сердечница была. Пилила много, вот и допилилась. Чего молчите, гражданин следователь? И все смотрите так пристально... Чудн?!.. Волос у вас седой, кожа неровная, морщин много... Возраст почтенный - постарше меня будете, не иначе. Неужто мало таких, как я, на своем веку повидали? Чего ж тогда смотрите так?

- А ведь вы угадали, Старостин, - неожиданно согласился Горюнов. Таких, как вы, я и в самом деле мало видел.

- Да, - ухмыльнулся Старостин, - не перевелись еще на земле душегубы! Вот я и есть перед-вами - душегуб. А только не жалею. Потому что вы всю душу мне своротили! Жаль только, мало успел я вам насолить напоследок. Не получилось... А помирать? Всем помирать, гражданин следователь. Что мне, что вам. И прах наш исчезнет. Кто вспомнит? У меня, верно, и могилки-то не будет. В трубу уйду... Ладно, спрашивайте, все признаю. Облегчу душу-то...

Как и положено, Горюнов начал с анкетных данных и прочих протокольных формальностей. Родился Старостин в богатой, по-настоящему кулацкой семье. Когда началась коллективизация, отец и два старших брата, объединившись с другими кулаками, организовали банду. Они нападали на колхозы и убивали коммунистов, комсомольцев и сельских активистов. А мать с малолетним Василием - третьим сыном - уехала к сестре, на Брянщину. Банда бесчинствовала несколько месяцев, много зла натворила, но потом была разгромлена. Отца и старших братьев Василия приговорили к высшей мере наказания.

- Гражданин Старостин, когда вас впервые привлекли к уголовной ответственности? - спросил Горюнов.

- В тридцать девятом. Два года кинули. За драку. Ножичком слетка побаловался. Перед самой войной выпустили. Пошастал туда-сюда, а тут Германия наскочила. Меня, само собой, в солдаты. Только я не дурак, чтоб за вашу власть голову складывать, Много она мне радости-то дала, ваша власть? Направили мою часть под Вязьму, а тут немец вовсю...

- Я правильно вас понял, гражданин Старостин, что, когда вас призвали в армию и отправили на фронт, вы сразу же решили дезертировать?

- Правильно! - кивнул Старостин.

- Когда вы попали под Вязьму?

- Аккурат, когда немец окружать нас начал. Вот я и воспользовался моментом. И ушел.

- Вы хотели перейти к противнику?

- Ни в коем разе! Дезертиром я и вправду хотел стать, а вот предателем - нет! Я никого не предавал в своей жизни. Меня предавали. А я - нет, гражданин следователь.

- Когда вы встретились с Алексеем Кропотовым?

- Тогда под Вязьмой и спутались наши дорожки.

- И именно в Алексея Кропотова вы стреляли в гостинице "Заря" в ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа?

- Совершенно справедливо, гражданин следователь. В Лешку, в подлеца! Да вот, выходит, не в него попал. И вчера, само собой, Лешку пришить имел намерение. А что вашего опера зацепил, в том, истинное слово, не виноват. Он сам на меня прыгнул. Молодой, видать, еще горячий. Не угробил я его?..