Сергей Сартаков - Философский камень (Книга - 1)

В дверь постучали. Куцеволов крикнул: "Да, да!"

Вошел Епифанцев, сотрудник ЖОХРа, и с ним невысокая девушка в разбитых, вытертых унтах, в залепленной угольной грязью домотканой куртушке. Толстый, промокший на дожде платок был сбит на затылок. Лицо красивое, тонкое и в то же время бледное до синевы, то ли от голода и усталости, то ли просто неумытое.

- Товарищ Петунин, вот еще одну задержали, - сказал Епифанцев и подтолкнул девушку вперед, к столу. - В товарном вагоне со сбитой пломбой обнаружили. А там тюки с шерстью, шкуры бараньи невыделанные. При обыске, правда, не найдено у нее ничего.

И он повел рукой, как бы продолжая свою речь уже мысленно: "Да сами поглядите, чего при ней может быть!"

Куцеволов равнодушно посмотрел на задержанную: "Ну, а ко мне-то в кабинет зачем же привел? И без этого дал бы я санкцию". Епифанцев стоял, переминаясь с ноги на ногу. Понятно: симпатизирует девице. Он всем симпатизирует. Ему бы не в ЖОХРе, а в детдоме служить.

Похожих случаев каждый день несколько. Ничего исключительного такие оборвыши не представляют, обыкновенные "зайцы". Но когда они едут в товарных вагонах, сбивая при этом пломбы, приходится все-таки составлять протоколы и задерживать зайца, пока не будут проверены накладные. Материалец совсем не для старшего следователя, но сегодня дежурит он, и надо делать - Куцеволов про себя улыбнулся - уже не только "белую", но и "черную" работу. За Епифанцева, альтруиста и недотепу.

- Садись, - сказал он девушке. И, вынимая из папки чистый бланк протокола допроса, поинтересовался: - Пломбу сбила сама?

Опытный заяц ответил бы: "Нет. Не знаю. До меня была сбита". Девушка утвердительно наклонила голову. Села, постукивая от холода зубами. Епифанцев сел на другой стул, напротив девушки.

- То же и я спрашивал. Ответила: "Сама", - сказал он с таким оттенком в голосе, будто советовал ей не признаваться, а девушка или не поняла этого, или не хочет лгать. И продолжил, все с тем же скрытым упреком: - Ей бы заранее перед Москвой где сойти, а она пригрелась на шерсти, заспалась, вот те и въехала.

- Ну ладно, она сама все расскажет, - сухо остановил Куцеволов. Обмакнул перо в чернильницу, занес над листом бумаги. - Фамилия, имя, отчество? Возраст?

- Рещикова. Людмила Андреевна. Мне девятнадцатый.

Перо у Куцеволова на мгновенье повисло в воздухе. Что-то знакомое почудилось ему в сочетании фамилии, имени и отчества этой девушки. А что именно - сразу вспомнить не мог. Медленно стал записывать.

- Погоди... Буква какая: "ща", Рещикова или Резчикова? - спросил он. От слова "резать"?

- Нет, Рещикова. Через "ща", - сказала Людмила. - Я не знаю, от какого слова моя фамилия.

Куцеволов записал. Смотрел на Людмилу молча. Память вдруг подсказала: при отступлении из Мариинска в двадцатом году его карательный отряд передали под временную команду капитана Рещикова, мягкотелого болвана и чернокнижника. Он тогда тоже, точь-в-точь как сейчас, только с насмешкой, переспросил штабного офицера, через "ща" пишется фамилия капитана из адвокатов или произведена от слова "резать".

Он смотрел на Людмилу и никак не мог задать очередной вопрос. При капитане Рещикове были дети. Кажется, двое: мальчишка и девчонка. Была в санях с ним и жена, больная тифом. Она называла капитана Андрюшей. Это точно.

- Где твои родители? Есть братья, сестры? - с расстановкой спросил Куцеволов, забыв о незаполненных еще обязательных пунктах протокола допроса. - Кто они?

Веки у Людмилы дрогнули. Документов при ней нет никаких. Что она скажет, то и будет записано. Если скажет всю правду, значит, снова она станет "белячкой", а выдумывать, лгать, отказываться от отца с матерью она не может. Ну никак не может! И "белячкой" зачем же ей навсегда оставаться? Она сбежала из Худоеланской не только от подлостей Голощековых, сбежала как раз еще и от этой клички, так позорно к ней прилепившейся. Она хочет жить, как все, и работать и веселиться вместе с людьми, а не бродить по праздникам одиноко, в лесу. Она ехала сюда, в Москву, ради совсем иной жизни. И всю дорогу сменные кондуктора, принимая ее за беспризорную, поддерживали и ободряли: "Советская власть, девушка, ни одному человеку не даст пропасть. Только ты сама для нее постарайся". Сама-то она постарается! К ней бы отнеслись с полным доверием!

Почему же она так растерялась, назвала сразу свою настоящую фамилию? Что сказать сейчас на вопрос следователя?

- Они все умерли. В двадцатом году, - с запинкой ответила Людмила.

И Куцеволов почувствовал, что девушка сдерживает себя, говорит ему неполную правду. Не хочет сказать сразу, кто ее родители. Что ж, это естественно.

- Та-ак... А едешь откуда? - спросил, не требуя точного ответа ему на свой первый вопрос. Он его уже прочитал в глазах девушки.

- Еду из Худоеланской... Это в Сибири, - опять запнувшись, ответила Людмила. "Что же она делает! Снова рассказывает все, как есть. А не говорить правду - тут же запутаешься".

Куцеволов в десятый раз обмакнул перо в чернила. Да, помнится, именно о Худоеланской и шел разговор, когда они сбились в роковом двадцатом году с Братск-Острожного тракта и пытались выбраться снежной целиной к Московскому тракту. Неужели это действительно дочь того самого капитана Рещикова? Любопытная встреча! Она тогда все время куталась в шубку, закрывала от жуткой стужи лицо воротником. Не помнит в лицо он ту девчонку, совершенно не помнит. Могла ли она запомнить его? Куцеволов невольно потянулся рукой к бороде, короткой, но очень густой.

- И как ты жила эти годы без отца и без матери? - задал он новый вопрос, опять не стремясь сразу, в упор, выведывать, "тот" или "не тот" Рещиков отец этой девушки.

- Ну, жила...

- Как ты оказалась в Худоеланской?

Людмила молчала, покусывая обметанные холодом губы. Тяни не тяни, а он все равно дознается.

Куцеволов повторил свой вопрос.

- Жила у чужих. Когда не стало своих, куда же мне было деваться?

Так, так... "Все умерли...", "Когда не стало своих..." Куцеволов вертел перо над листом бумаги... Значит, капитан Рещиков нашел свою гибель где-то под Худоеланской. Такая же судьба, по-видимому, постигла и весь его отряд. Подробности? Это все узнается потом, постепенно... Капитан Рещиков погиб. А он, Куцеволов, тогда повернул обратно с половины дороги, и вот он жив. Что это было - счастливый случай? Или точный расчет?

- А зачем ты сюда, в Москву, пожаловала?

- Ну... Больше мне некуда...

- О-о! Некуда больше? Что же, здесь родственники есть у тебя? Или знакомые?

- Знакомые. - Людмила трудно перевела дыхание. И уточнила: - Есть один хороший знакомый.

Ей подумалось, что вот о Тимофее надо, пожалуй, сказать все. Тогда к ней больше будет доверия у этого строгого следователя. Неужели повредит Тимофею, что она, задержанная как беспризорница в товарном вагоне, назвала его здесь своим хорошим знакомым? А ей-то ведь это очень поможет!