Сергей Сартаков - Ледяной клад

- Нет, я просто взяла и уехала.

- И по-прежнему служишь в лесной промышленности?

- В лесной.

- Да-а... Вот как?.. Странно... У меня в Москве комната. Всего одна. Небольшая. Жена, двое детей. Теснота чудовищная. А все же - Москва! Надеюсь получить приличную квартиру. Но вряд ли скоро. Ты как живешь, Марочка?

- Живу.

- Прости, не замужем?

У Марии задрожали губы. Как может, как может он задавать такой вопрос! Какое бесстыдство нужно иметь! Почему он не спрашивает о том, о чем он прежде всего, еще на пороге, должен был бы спросить?

Ответила, стараясь говорить как можно ровнее, спокойнее, безразличнее:

- Выхожу замуж. - И прибавила жестче, словно с вызовом: - Будут и дети. То, чего ты не хотел, а потом захотел.

- Не надо, Марочка, нам снова винить друг друга. Это было нашей общей большой бедой. И только бедой. Возможно, я был и неправ, называя это виной. Только твоей виной. Судьба, обстоятельства! И почему не могло правительство принять этот новый закон на несколько лет раньше! Не было бы тогда и надобности в той проклятой старухе. Все можно было бы сделать в больнице. Ты говоришь - "дети". Прости, а... разве мне неправду сказал тот врач? Вот негодяй!

- Нет, правду. Но есть на свете и другие врачи. Я не теряю надежд.

Она отвернулась. Ей было почему-то противно смотреть, как Анатолий медленно протирает платочком стекла очков.

- Да-а? Хорошо! Хорошо... Я рад! - Он засунул платочек в карман, тут же снова достал его и опять взялся протирать стекла. - Ну, а вообще... как ты живешь, Марочка?

Она вскочила, в гневе закричала:

- Ты бы спросил о своей матери!

Именно этого вопроса все время ждала Мария.

У Анатолия плетьми упали руки. Близоруко щурясь, он взглянул на нее.

- Я только что хотел спросить тебя об этом. Но я боялся услышать... Знаешь, мама в годах... Я готовил себя...

Мария устало опустилась на стул, сказала презрительно:

- Мог не готовить. Она жива. И ждет, когда ее к себе возьмет родной сын.

Вздрагивающей рукой Анатолий надел очки, платочком вытер испарину со лба.

- Марочка, честное слово, это был мой первый вопрос! Но я никак не решался выговорить его. Не думай, что я забыл маму. Еще из Петрозаводска я посылал запрос. Директор мне ответил, что вы уехали неизвестно куда. Я пробовал справляться в министерстве, и мне сказали, что в числе номенклатурных ты не значишься, а о рядовых работниках у них нет сведений.

- Да, я не номенклатурная, - с насмешкой сказала Баженова. - А мама тем более.

- Марочка, хочешь, я покажу тебе копии всех своих запросов. Конечно, должно быть, я не сделал всего, что мог бы сделать. Я должен был обратиться, кажется, в какое-то бюро, через которое разыскивают родственников, утерянных в годы войны. Это моя ошибка. Но я знал, что мама с тобой и ей будет хорошо. В Москве же мне пока и поместить ее было бы негде... Ты понимаешь...

- Понимаю, я понимаю теперь, Анатолий Данилович, почему прежде всего вы рассказали мне о том, что у вас очень тесная комната, жена и двое детей, - с прежней насмешкой сказала Мария. - Но вы смело могли бы мне заявить об этом в любой момент. Справок домоуправления с вас я не потребовала бы. Не беспокойтесь, маму на улицу я не выгнала и не выгоню. Но, знайте, она сейчас очень больна. И, конечно, родной сын ей ближе, дороже, чем я, посторонняя для нее женщина.

Анатолий взялся опять за очки, протирать стекла.

- Не вижу, потеют все время, - пробормотал он, - Марочка, нет, честное слово, нет. Я искал, я хотел... И потом, я полагал, что оставил вам свою сберкнижку, дом на имя мамы. Себе не взял ничего. Да, я сознаю, этого, видимо, мало. Если считать на круг пять лет по двести рублей в месяц обычно переводят такие суммы, - это будет двенадцать тысяч... Да... Мне сразу не выплатить, тяжело... Но я тебе не останусь должен, Марочка... Независимо от старого долга, я буду тебе переводить и еще по двести хорошо? - пока не смогу взять маму к себе. У мамы был ведь собственный дом! Надеюсь, вы и теперь живете не на квартире? А у меня...

- Нет, нет! Я живу в собственном доме вашей матери, - возбужденно заговорила Мария, особенно нажимая на слова "в собственном доме". - Я не растратила ни одной копейки с вашей сберегательной книжки. Со всеми начисленными процентами вы можете получить свой вклад обратно. А двенадцать тысяч, которые вы задолжали своей матери, не трудитесь переводить мне, не нарушайте бюджета своей новой семьи - никаких ваших денег я не возьму. Что же касается переезда мамы к вам, в Москву, прошу: возьмите ее как можно быстрее. Это единственная моя просьба, единственное, что заставляет меня разговаривать с вами. Я считала бы позором для себя стремиться стряхнуть со своих плеч беспомощного, старого человека, больного. И не стала бы ради этого разыскивать вас. Но если мы встретились, и вам, а не мне хотелось, чтобы у нас состоялся разговор, я прошу, возьмите маму!

Анатолий сидел, низко опустив голову. Мария с полной отчетливостью угадывала: начиная свой извилистый разговор, он ожидал другого - сообщения, что Елизаветы Владимировны уже нет на свете. И еще. Он сказал: "Мир тесен". Ему нужно было знать, как он должен будет держать себя при следующей встрече, если она вдруг опять состоится. Не всегда встречи бывают возможны только так вот, в гостинице, и с глазу на глаз.

Неизвестно, что может наговорить о нем посторонним людям женщина, считающая себя оскорбленной.

- Видишь, Марочка, - не поднимая головы, сказал Анатолий, - как повернулись против меня же все мои слова. Ты бьешь меня ими точно плетью по лицу. Разговор о деньгах - предмет всегда самый щекотливый. Но я предложил их тебе с чистой совестью, и я не вправе согласиться с тобой. Ты должна взять деньги. И двенадцать тысяч, и те, что были в сберкассе записанными на твое имя. Двенадцать тысяч сразу я не заплачу, но я их все равно заплачу. Это естественно и само собой разумеется. Марочка, не спорь и не отказывайся. А маму... Маму я очень люблю... Но взять ее к себе сейчас я никак не могу. Это физически невозможно. Ты не представляешь, как у нас тесно! Жена старший преподаватель в институте. Она дома готовится к лекциям. Я все еще работаю над своей диссертацией. Детишки кричат, мешают. Что будет тогда еще? Ее, наконец, не пропишут на нашу площадь! Это площадь жены. А в Москве жесткие правила прописки. Марочка, тысячи осложнений... Это разрушит весь уклад нашей семьи. Жена мне этого не позволит сейчас... Марочка, она ведь даже не знает, что у меня есть мама...

- Ты жене своей уже сказал, что мать умерла! - закричала Мария. Подлец!

- Нет!.. Нет!.. - Губы Анатолия побелели. Мария видела, что попала не в бровь, а в глаз. - Нет, Марочка, нет... У нас просто не было об этом с женой разговора... Марочка, хорошо, дай мне срок. Я все обдумаю, сделаю... Переговорю с женой... И сразу же отвечу тебе, как только вернусь в Москву. Куда тебе написать? Куда, Марочка?