Сергей Сартаков - Свинцовый монумент

- Надюша. Надежда Григорьевна. Врач-терапевт, точнее, кардиолог. Сказать, Надюша, что ты пишешь стихи?

На ладонь Андрея легко ложились, без пожатия, тонкие белые пальцы Надежды. Пытаясь скрыть волнение, она глядела чуточку в сторону, и крохотные золотые сережки в розовых мочках ушей, едва прикрытых волосами, казалось Андрею, причиняли ей острую боль.

- Какие там стихи, Ириша! Пустяки. Так, для себя. А на вашей выставке, Андрей Арсентьевич...

Он ничего не слышал. Потому что именно это сегодня он не хотел слышать. Он шел сюда для другого разговора.

- Света. Светлана Кирилловна. Радиоинженер. Вся в музыке. И - "я не такая, я вся иная, я вся из блесток и минут", как сказал поэт.

- Андрей Арсентьевич, мне так хотелось... И я рада...

Вот эта не отводит взгляда. Наоборот, так и тянется к нему. Черные подбритые брови, кремнисто-черные глаза и полные накрашенные губы. Вдруг ослепительный ряд крупных плотных зубов. И тихий, поддразнивающий хохоток.

- А это Зина. Зинаида. На отчестве можно споткнуться - Варфоломеевна.

- Зовите по имени, - попросила Зинаида. - А остальное я когда-нибудь сама расскажу. Биография у меня простая, но и замысловатая. Как и отчество.

Голос Зинаиды был глуховатый, она то и дело отводила рукой локон светлых волос, упрямо падающий на лоб, на глаза, и как-то вся сжималась, точно ее охватывала зябкая дрожь. Неведомо почему у Андрея к ней шелохнулось чувство жалости. Зинаида чем-то напомнила ему Галину в час расставания.

- Андрей Арсентьевич, а я Виктор. Мне отчество свое по годам моим и называть неловко. Рисую. Много рисую. Да только перспектива никак не удается, все плоско выходит, будто у древних египтян.

Н-да, Ирина прекрасная хороша - подобрала букетик, все до единого цветочка разные. В чем же тут смысл? Она-то ведь отлично знает "законы перспективы". Какой тяжелый предстоит ему вечер!

- Друзья мои, - серьезно сказала Ирина, - Андрей Арсентьевич пришел усталый. Можно понять его: художник всегда работает и не работать не может, его мысль, его душу постоянно и неотступно теснят живые образы. Они неумолимы, от них на время можно отвернуться, отдохнуть, но совсем освободиться от них нельзя. Да и не надо. Тогда не станет художника. Но просто человеческое человеку ведь тоже иногда необходимо, даже художнику. Потому что иначе в художнике не станет человека. Давайте запретим сегодня разговоры о мастерстве Андрея Арсентьевича, о выставке его рисунков и картин. Пусть этот вечер будет отдыхом. Будем петь, читать стихи, танцевать, слушать музыку.

Она говорила, все время поглядывая на Андрея, говорила - он это чувствовал - с искренней заботой о нем. Но ее слова сейчас казались ему продолжением лекции, сухими формулировками, откуда-то заимствованными и обращенными не к отдельным людям, ее хорошим давним друзьям, собравшимся здесь, а к обширной безликой аудитории. Задуманный ради него Ириной спектакль не удавался с самого начала. Потому что без его игры, вернее, без подыгрывания другим ничего не получится.

И честнее всего было бы ему тут же извиниться и уйти. Но как? Ничего не объясняя? И тем самым нанося этим хорошим людям - хорошим же, конечно, очень хорошим! - жестокое оскорбление. А объяснить? Как? Все, начиная "от Адама"? Его даже Ирина и то не поняла, не понял до сих пор по-настоящему и сам Седельников. Разве поймут остальные? И лицо Андрея против воли становилось все более хмурым.

Надо было что-то решать. И немедленно. Потому что слова Ирины, обращенные ко всем, касались только его одного. Надо было... Но Андрей по-прежнему еще не знал, что он сейчас скажет. Непослушен был не только язык, нема, беспомощна была его мысль. Взглядом своим он был готов испепелить Ирину. И долгая пауза - в одну-две секунды - грозила стать взрывом.

Выручил Седельников.

- Ирина, ты всегда права, - сказал он, вступая в круг между Ириной и Андреем. - Но лучше бы без всяких предисловий. Свои же люди. А что касается Андрея, им незнакомого...

- Знакомого! - воскликнула Светлана. - Кто же не знает Андрея Арсентьевича!

- Исправляю. Что касается Светы, Нади и Зины, ему незнакомых, - да, да, еще и Виктора, - знакомство отлично состоялось бы и за столом, без всяких церемоний. Андрей, ты согласен?

Он не смог ответить, что не согласен.

А Светлана уже захлопала в ладоши, требуя внимания, и "вся из блесток и минут" устремилась к пианино. Взяла один аккорд, другой, помедлила и быстро заиграла какой-то веселый этюд. Остановилась, через плечо оглянулась на Андрея - не угадает ли он композитора? - не дождалась ответа и вновь опустила пальцы на клавиши.

- Брамс. Вариации, - теперь сама объявила она.

Потом были Григ, Шопен и Рахманинов. Потом, аккомпанируя самой себе, она спела жалостно и проникновенно "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат...".

И вечер вступил в назначенное ему Ириной русло.

Стесняясь, с залитыми румянцем щеками, перебирая тонкими пальцами длинную снизку костяных белых бус, Надежда читала стихи. Свои:

Ищу порой я отраженье

Минувших дней, минувших лет,

Ищу в мгновенности движенья

Того, чему названья нет.

Ищу в далеких перевалах,

Которым недоступен свет,

Ищу на обомшелых скалах...

Ответа нет, ответа нет.

Брожу одна вдали от дому...

Не лучше ль жить без дум и бед,

Присущих страннику такому?

И отвечаю трижды: нет!

Пусть нелегки мои дороги,

Пусть скрыта мглой моя звезда.

Не будут судьи очень строги,

Когда скажу: я знаю мало,

Но я найду, что я искала.

Найду, найду. И навсегда!

Читала Тютчева, Баратынского, Фета, Есенина. Она очень красиво читала. С душой, слегка вздрагивающим, нервным голосом. Ей дружно аплодировали.

И каждый раз Надежда умоляла:

- Не надо, перестаньте. Я не артистка. Когда мне аплодируют, мне тяжело читать. С небес тогда я падаю на землю.

И Андрею подумалось: правильно. Но долго ли профессия врача, а затем различные житейские заботы позволят ей витать в небесах? Не слишком ли она отрывает себя от земли? Доверчивые глаза, тонкие пальцы. А жизнь временами сурова. "Брожу одна вдали от дому..." С чего бы такие мотивы? Ей будет нелегко. Она не Ольга.

Седельников между тем выбрал и поставил на диск патефона пластинку с модным "Офицерским вальсом".

- Потанцуем немножко. Не то я что-то грузнеть уже стал.

Тотчас образовались пары. Андрей не успел и слова вымолвить, сказать, что не танцует он, совсем не умеет, как возле него появилась Светлана. Почти силой заставила положить ей руку на талию и закружилась сама, закружила Андрея, ловко успевая убирать носочки лаковых туфель от тяжелой, неуклюжей поступи своего партнера.

- "Ночь коротка, спят облака. И лежит у меня на ладони незнакомая ваша рука", - подпевала она. И все теснее припадала к Андрею, дыша ему в лицо теплым запахом ландышей.