Сат-Ок - Таинственные следы

Шли всю ночь и утро, пока солнечный диск не поднялся над верхушками самых высоких деревьев. Наконец мы задержались около довольно большого озера. Утомлённые лошади тяжело повесили головы, и никакая сила не вынудила бы их идти дальше. Их не радовала даже голубая поверхность воды. Наши силы тоже были на исходе.

В душе я удивлялся отцу и другим старым воинам, которые после голодного ночного марша ещё довольно бодро, без признаков усталости, хлопотали о лагере, определяли места для шатров. Сняли с волокуш пару каноэ, понесли их на берег озера.

Во время последней засухи вода отступила, словно убегая в ужасе от раскалённой земли и тем самым открывая для лошадей ещё зелёную прибрежную растительность.

Женщины посильнее начали устанавливать шатры, а несколько воинов, в том числе и мой брат, поплыли на середину озера ловить рыбу.

Все так надеялись, что им посчастливится - и мы ещё сегодня утолим голод, валящий с ног самых сильных мужчин.

Нам, подросткам, было приказано напоить и почистить лошадей. Даже самым слабым досталась работа - они развязывали тюки.

Мы собрали лошадей и погнали их к озеру. Как они хотели пить! Они пили воду огромными глотками, а потом с наслаждением повалялись на берегу. Мы тоже последовали примеру мустангов: сперва утолили жажду, а затем стали нырять и плескаться в озере. Не помню, чтобы когда-нибудь раньше или позже я получал такое наслаждение от купания.

Вода, казалось, возвращала силу и упругость нашим иссохшим мышцам. И мы уже с большей охотой стали чистить лошадей пучками камыша. Прыгающая Сова вместе со мною натирал чёрного мустанга моего отца. Массируя бок коня, я подумал о своём мустанге, на которого я уже никогда не сяду верхом. Сколько радости доставлял он мне в лагере Молодых Волков... Покрытые горькой пылью и опалённые безжалостным солнцем, эти воспоминания жгли меня. Когда мы снова возвратимся в наши горы, я знаю, что встречу где-нибудь повешенный на сосне, выбеленный солнечными лучами череп моего друга, украшенный бусами, иглами дикобраза и птичьими перьями. И столько лет, сколько будут жить в моей памяти воспоминания о моём первом мустанге, я буду приходить к его останкам, сыпать табак внутрь черепа и молить его духа, чтобы он простил мне моё преступление, и в то же время благодарить его за то, что он позволил накормить своим мясом ослабевшие от голода человеческие существа. И уже никакой конь не заменит его мне. Первая любовь к первому коню осталась глубоко в сердце, в сердце индейского юноши.

Мои размышления нарушил Сова, хлопнув меня по плечу.

- Почему мысли моего брата кружат среди тёмных туч, как испуганные лебеди? Пусть твоя душа откроется передо мной, Сат-Ок, а слова пусть потекут, как весенняя вода с горных перевалов. Я открою уши для твоих слов и твоей боли и разделю с тобой твою грусть, как разделяли мы зимой одну волчью шкуру, когда, заблудившись, ночевали в чаще.

- Твои слова для меня подобны холодной воде для натруженных ног. Знаю: твоё сердце бьётся рядом с моим. Но своей болью я не хочу делиться ни с кем. Она приносит воспоминания прошедших дней и закаляет мою душу, ответил я Сове.

Пока мы разговаривали, кони отошли в заросли камыша и впервые после такого длительного перерыва стали жевать сочную зелень.

Мы пошли за ними в поисках аира. Сладкие корни этого растения утоляли голод, сжимавший наши желудки, как медвежьи лапы сжимают медовые соты.

Перед заходом солнца возвратились воины с озера. На дне каждого каноэ серебрилась рыба. Всех охватила радость. Это ведь был верный знак, что мы правильно выбрали дорогу и на ней оставили голод, который шёл за нами по пятам от самых гор до этого первого озера на нашем пути.

Женщины занялись приготовлением сытного ужина, и вскоре по всему лагерю распространился приятный запах копчёной и жареной рыбы. Мы с Совой сидели на большой глыбе и издали наблюдали, как женщины разрезали на куски больших осетров и раскладывали их на раскалённых камнях. Вдруг среди кустов мелькнул серый мех, и прежде чем я успел понять, что это может быть, к моим ногам прижался верный пёс Тауга.

Последний раз я видел его в старом лагере, позже, гонимый голодом, а может, почуяв там свою гибель, он куда-то исчез вместе со всей собачьей сворой.

Однако верный друг вернулся и привёл с собой остальных собак. Были они исхудавшие, со всклокоченной шерстью. Видно, им тоже не особенно везло. Верный Тауга лизал мне руки, радостно скулил и тыкался головой в мои колени. Я обнял его и покачивал, как мать ребенка.

- Мой дорогой друг, - расчувствовавшись, шептал я.

Пёс, казалось, понимал мои слова, потому что всё более бурно требовал ласки и в конце концов вырвался из моих рук и начал бешено кружиться вокруг нас, прыгнул с разбега на Сову, опрокинул его на спину, подскочил ко мне и широким языком провёл по моему лицу. Потом скрылся между шатрами, чтобы через минуту появиться снова около матери, чистившей рыбу. Я видел издали, что мать тоже обрадовалась возвращению Тауги и поприветствовала его половиной огромного осетра. Взяв угощение, пёс убежал в кусты.

Нынешний вечер был напоён счастьем и радостью. Наконец мы победили голод - самого страшного врага кочевых племён!

Когда солнце со своими палящими лучами опустилось за горы и по тёмному небу разбежались серебристые звёзды, загремел бубен колдуна, а к нему вскоре присоединились другие бубны, рожки из орлиных перьев, свирели из тростника и трещотки из панцирей черепах.

При свете костров и луны обнаженные до пояса воины своей пляской благодарили Духа Озера за щедрый улов. Танцы закончились только тогда, когда луна поднялась высоко в небе.

Так прошёл первый радостный вечер - без голода. Что принесут нам последующие дни? Ведь мы всё ближе подходим к Большому Медвежьему озеру и к реке Маккензи, на берегах которой живут враждебные нам бледнолицые.

В нашей памяти ещё были достаточно свежи воспоминания о белом сержанте королевской конной - Вап-нап-ао, чтобы не опасаться белых. Там, над большим озером, раскинулся город, а в нём одном, говорят, белых людей больше, чем индейцев во всей стране Толанди.

Мысли о белых не давали мне заснуть.

Во сне мне мерещилось, что они приближаются ко мне огромными стаями, как лебеди на озере. Я видел и ощущал их толстые руки, сжимающие меня, их губы, шепчущие: "Ты наш, в тебе есть наша кровь. Идём с нами, ты наш!" Я чувствовал на своих руках прикосновения их пухлых пальцев, точно прикосновения гнилых грибов в лесу. Блёклые глаза белых всматривались в меня, и их становилось всё больше, больше.

Измученный ужасным сном, я проснулся. Кошмар рассеялся. Но я уже не пытался заснуть, боясь сновидений, которые напоминали о том, что я принадлежу к белым. Поднялся с постели и потихоньку, стараясь не разбудить брата, вышел из шатра. Прячась за кустами, я подошёл к шатру, где спал Прыгающая Сова, лёг в тени шатра и, уткнувшись лицом в сухую траву, поближе к земле, издал троекратный крик охотящейся совы. Земля и трава приглушили мой крик, так что, если бы даже кто-нибудь стоял рядом со мной, он не понял бы, откуда доносится этот клич.