Эрик Хобсбаум - Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

Лоренц фон Штейн, выискивая истоки классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом во Франции в период после революции, даже дал историческое обоснование столь небывалой склонности к накоплению капитала. При Наполеоне, считал он, главный вопрос революции, а именно «право каждого человека добиваться собственными силами самого высокого положения в обществе и государстве», свелся к альтернативе: накапливать собственность или делать военную карьеру [38] Stein L. Der Socialismus und Communismus des heutigen Frankreich: Ein Beitrag zur Zeitgeschichte. — Leipzig, 1848. — P. 128—129, 131 (далее: Stein L. Der Socialismus). . Деспотизм исключал другие формы борьбы за право добиться успеха в жизни. Таким образом, Франция стала богатой страной именно «потому, что, подпав под власть деспотизма при Империи, она вступила в период, когда богатство означает власть для каждого отдельно взятого человека» [39] Stein L. Der Socialismus und Communismus des heutigen Frankreich: Ein Beitrag zur Zeitgeschichte. — Leipzig, 1848. — P. 128—129, 131 (далее: Stein L. Der Socialismus). .

Другой вопрос — как объяснить столь значительную разницу в оценках историков последних десятилетий XX века и живущих в начале XIX. Каков бы ни был ответ, нельзя игнорировать тот факт, что умеренные либералы прошлого века видели последствия французской революции совсем в другом свете, нежели их умеренно-либеральные последователи в 80-х годах нынешнего века.

Ясно одно: в период между 1814 годом, когда Минье закончил свою «Историю», и началом 20-х годов XIX века Великая французская революция стала рассматриваться молодыми либералами из французского среднего класса, выросшими в 1790—1800 годах, как кульминационный момент в историческом выдвижении буржуазии на позиции правящего класса. Следует, правда, заметить: они не говорили, что средний класс состоит исключительно или в основном из деловых людей, хотя и мало сомневались, что (если использовать более позднюю терминологию) буржуазное общество будет капиталистическим и все более индустриальным. Вновь, как всегда четко, высказался на сей счет Гизо. В XII веке новый класс состоял в основном из купцов, мелких торговцев и мелких домо- или землевладельцев, живущих в городах. Три столетия спустя в него входили также адвокаты, врачи, другие образованные люди и все служащие системы городского управления.

«Буржуазия оформлялась \37\ и формировалась из различных элементов на протяжении длительного времени. Как хронология ее формирования, так и разнородность ее составляющих обычно не находят отражения в истории. Возможно, секрет ее исторической судьбы как раз и кроется в разнородности ее состава в различные периоды истории» [40] Guizot F. Histoire de la civilisation. — P. 181 — 182. .

С точки зрения социологии Гизо был, видимо, прав. Какова бы ни была природа среднего класса или буржуазии XIX века, буржуазия сформировалась из различных групп, не относящихся ни к дворянству, ни к крестьянству, которые прежде не считали себя чем-то целым, в один класс, оbсознающий себя таковым и рассматриваемый другими как таковой. К буржуазии принадлежали в первую очередь те люди, у которых была собственность, и те, которые имели образование (Besitzburgertum и Bildungsburgertum — четкие немецкие термины) [41] Полностью см. Kocka J., Frevert U. (eds. ). Burgertum im 19. Jahr-hundert. 3 vols. — Munich, 1988. — Vol. 1. — Part 1. . Тот, кто считает «чистыми» буржуа лишь предпринимателей, ничего не поймет в истории XIX столетия.

Интерпретация Великой французской революции как революции буржуазной преобладала не только среди французских либералов, но также и среди либералов всех других стран, в которых «торговля и либерализм», то есть буржуазное общество, еще не восторжествовали, но, по их мнению, обязательно должны были победить.

В 1817 году Тьерри считал, что принципы «торговли и либерализма» утвердились лишь во Франции, Англии и Голландии. Связь между странами, которые пошли по пути буржуазного развития, представлялась столь тесной, что в 1814 году Сен-Симон, провозвестник индустриализма, и Тьерри, бывший в то время его секретарем, в самом деле предсказывали образование единого англо-французского парламента, который станет ядром единой системы общеевропейских институтов всеевропейской конституционной монархии после того, как новая система победит повсюду [42] Gossman L. Thierry. — P. 40. .

Историки либерального толка не только видели тесную связь между Англией и революционной Францией, но также считали Англию предшественницей и эталоном для Франции. Учитывая извечный галлоцентризм французской культуры, поражает тот факт, что эти ученые — в первую очередь Тьерри и Гизо, находившиеся, \38\ кстати, под сильным влиянием Bальтepa Скотта — столь глубоко занимались историей Англии, можно даже сказать, что они считали буржуазной не только Великую французскую революцию, но также и английскую революцию XVII века. (Это еще одна часть наследия либералов периода Реставрации, вторая позднее привлекла марксистов.) И этому есть основание. Английский опыт укрепил французских либералов из среднего класса, чьим идеалом была, конечно же не революция, а — пользуясь словами Тьерри — «медленный но непрерывный процесс», в убеждении, что революция тем менее необходима. В то же время пример Англии показал, что революция может и пережить события, подобные тем, что произошли в I793—1794 годах (сравните 1649 г. и приход к власти Кромвеля), или избежать их (1688 г.) и создать систему способную развиваться без революционных потрясений [43] Thierry A. Tiers Etat. — P. 76—77. .

Аргументы Гизо изложены наиболее четко, ибо, упорно настаивая на том, что классовая борьба занимает центральное место в европейской истории, он тем не менее рассматривал эту борьбу не как, заканчивающуюся полной победой одной стороны и полным уничтожением другой, а как нечто, порождающее – и даже в 1820-е годы – в конечном счете в каждой нации «некий общий дух, некую общность интересов, идей и ощущений которые возобладают над различиями и взаимной борьбой» [44] Guizot F. Histoire de la civilisation. — P. 182—183. . Его идеалом было национальное единство при гегемонии буржуазии. Не удивительно, что он был очарован историческим развитием Англии, в которой, более чем где-либо в Европе, «различные элементы социального порядка (etat social) объединялись, боролись между собой и воздействовали друг на друга, будучи при этом вынужденными постоянно идти на компромиссы, чтобы обеспечить свое существование;» в которой «гражданские и религиозные порядки, аристократия, демократия, королевская власть, центральные и местные институты, моральные и политические взгляды развивались в тесной связи друг с другом может быть, не всегда одними и теми же темпами но и не сильно опережая или отставая друг от друга». Именно таким образом Англия смогла «быстрее, чем какое либо другое государство континента, достигнуть цели \39\ всего общества, то есть создать упорядоченную и свободную форму правления, утвердить основы здравого смысла в политике и трезвый взгляд на дела общества» [45] Guizot F. Histoire de la civilisation. — P. 287—288. .