Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь

Помимо священника, с которым, надо сказать, еще намаялись — тот хорош, но ехать трусит; этот ехать готов, но холост, а узнав, куда ехать, ни одна девка за него не идет; третий и женат, но читает по складам, и Писание знает едва-едва — куда такому миссионерствовать? — возникла проблема и с бухгалтером.

С главбухами всегда проблемы, во все времена, а в кириловских обстоятельствах — вообще ножом по сердцу. Хозяйство огромное, учет необъятный вести надо, да еще ж и воровать будут — а кто это все в книгах гладко сведет? Хороший бухгалтер — человек балованный, судьбой и людьми обласканный, такой обязательно уже в довольстве полном: живет кучеряво, ест сладко, спит мягко. И ну попробуй, смани такого в экспедицию в дикие земли — да ни за какие деньги с места не стронется.

И так, и сяк мыкался Кирилов (Тевкелев-то сразу отъехал в Башкирию, на месте все готовить), и совсем уж край настал, как вдруг вспомнил статский советник, что пару лет назад протекцию составлял одному пареньку. Паренек молодой совсем, зеленый, но Кирилову он показался, замолвил Иван Кириллович за него словечко — парень был явно не дурак, глаз вострый, ум быстрый, да и жизнью не балованный. Сын вологодского купца, ведшего дела с иностранцами, там сызмальства и языкам выучился. Потом папенька разорился в ноль, и, как многие «банкруты», в столицу подался, счастья искать. Да и сынка подросшего с собой прихватил. Сынок-то с их отчаянного положения поначалу за мзду малую на немецких фабриках подрабатывал, да, видать, достали колбасники его своим орднунгом да жадностью — решил на госслужбу хоть бочком да пристроиться. Тогда-то и вышел через дальних родственников на Кирилова — за протекцией. Паренек, как уже говорилось, обер-секретарю понравился, Иван Кириллович чиркнул записку, взяли паренька на Санкт-Питербурхскую портовую таможню помощником бухгалтера.

Что ж, долг платежом красен. А неплохая идея, кстати. Реально ведь до поста полноценного бухгалтера мальцу еще лет десять штаны в присутствии протирать, да за водкой начальству бегать — не сможет он такой карьерный шанс похерить. [124] Это не ругательство, изначальное значение слова «похерить» — перечеркнуть крест-накрест, поставить букву «ха», или, как она тогда называлась, «хер». Согласится, не может не согласиться. А паренек толковый, Кирилов его тогда и вдоль и поперек гонял, чтобы перед хорошими людьми за неумеху не попросить ненароком, и убедился — бухгалтерскую науку парень и впрямь превзошел. Глядишь — и не напортачит. Все равно никого другого уже искать некогда, через неделю отъезжаем. Нет, решено — поеду в таможню. Как его там — Рыков, что ли, или как-то так…

Паренек действительно артачиться не стал, за предложение благодетеля ухватился, и через несколько дней 22-летний Петр Иванович Рычков уже трясся на телеге в длинном обозе, направляющемся в Уфу, обнимая свободной рукой свое главное сокровище — сундук с амбарными книгами.

«Известная экспедиция» началась.

Вот так вот — с восседающего на телеге юного бухгалтера Пети Рычкова и начался новый виток этой истории. Спираль движения России во времени и пространстве продолжала раскручиваться, а новые времена требуют новых героев.

Если вы заметили, в моем долгом рассказе именно Мамбет Тевкелев был главным связующим звеном, выступал в роли той самой нитки, которая сметывала воедино всю ткань повествования. Появившись в первом же эпизоде новой восточной политики России — в экспедиции Бековича, он стянул воедино почти все ее этапы — и «астраханский», и «калмыкский», и «каспийский», и «степной». Иногда исчезал, когда, например, действие переносилось в Сибирь, но исчезал ненадолго — как писал поэт, «уходил, и вновь маячил в отдалении».

Однако случилось так, что именно основание Оренбурга стало одновременно и окончанием описанного мною «броска на юг», и началом нового этапа, который можно было бы назвать «перевариванием Степи». А главным героем, стягивающим воедино все эпизоды этого нового периода, был уже не Мамбет Тевкелев, а трясшийся на телеге скромный бухгалтер Петр Рычков — именно он пройдет этот этап практически от начала до конца, активно участвуя почти во всех его эпизодах.

И этот новый период был ничуть не менее интересным, вот только писать одиссею Пети Рычкова буду не я. Потому что новый этап уже не имеет прямого отношения к той задаче, которую я себе так самонадеянно поставил — рассказать о движении России к югу. А на этом этапе Россия практически не двигалась. Россия стояла на месте. Россия, как сказал один из моих будущий героев, сосредотачивалась. Но не будем забегать вперед.

В общем, историю Пети Рычкова вам, может быть, когда-нибудь расскажет кто-то другой. Мне же в этой книге осталось поведать об основании выдуманного задолго до своего появления на свет города Оренбурга, да попытаться в меру сил пояснить — почему же Россия остановилась. Ну и попрощаться со своим героем, теперь уже полковником Тевкелевым — как же без этого?

Как вы уже поняли — целей своих «Известная экспедиция», чуть позже переименованная в «Оренбургскую», не достигла. Никакие русские суда с туземным спецназом, вымуштрованным имперскими офицерами, по Аму-Дарье в Индию не поплыли. Помешало этому одно обстоятельство, которое ни Кирилов, ни Тевкелев, ослепленные блеском своей мечты, ни приняли в расчет. Слабым звеном оказались те самые кадры, из которых речной спецназ и должен был набираться. Конкретно говоря — башкиры, у которых, как выяснилось, были на этот счет совсем другие планы.

Руководители «Известной экспедиции» попали в ту самую ловушку, в которой люди от сотворения мира оказывались уже несчетное количество раз. На этой мине подорвалось столько людей, что, казалось бы, человечество давно уже должно было научиться обходить ее девятой тропинкой — ан нет! И сегодня эту ошибку совершают как бы не чаще, чем столетия назад.

Речь идет о стандартной логической двухходовке, когда из абсолютно верного, в общем-то, постулата «Мы намного развитее их» почему-то делается вывод «Они намного глупее нас». Меж тем одно из другого вовсе не вытекает, уровень жизни и ум — вещи, вообще-то, никак не связанные. Я многократно убеждался, что процент умных людей практически одинаков (и одинаково невелик) во всех социальных группах. А то, что люди живут хуже нас, обычно вызвано не тем, что они глупее, а тем, что они живут ПО-ДРУГОМУ, строят свою жизнь на иных принципах. Это, возможно, как-то свидетельствует об их умении извлекать выгоду, но ничего не говорит об их способности к осмыслению действительности.