Александр Щипков - Во что верит Россия; Религиозные процессы в постперестроечной России

Для того чтобы понять старообрядчество, нужно провести аналогии, какими бы условными они не оказались, с историей европейского христианства. Если рассматривать ситуацию в терминах реформации и контрреформации, то, без сомнения, старообрядческая реакция на нововведения Никона была аналогом последней. Контрреформация изменила европейский мир почти так же, как и лютеровская Реформация. Рим эпохи Возрождения и Рим XVII века -- совершенно разные миры. Изменения, произошедшие за несколько веков, громадны. И все же Лютер изменил Европу больше, и именно он дал толчок к эволюции самого католичества. В России же старообрядческая "контрреформация" на человеческом, психологическом, уровне оказалась более эффективной и удачной, чем сама никоновская "реформа" -- она разбудила большие духовные силы. К чему привела никоновская "реформа", наложившаяся на секуляризацию общества, на рост абсолютизма? Кроме чисто обрядовых нововведений она привела к бюрократизации Церкви. В то же время старообрядческая "контрреформация" привела к более серьезным изменениям. В данном случае мы сталкиваемся с парадоксом, какими полна русская история. Старообрядцы хотели сохранить все как есть, но очень скоро у них возникли серьезные проблемы со священством, и это вынудило их жить так, как живут протестанты. У них не было жестко заданной иерархии, которую нужно слушаться. Они оказались один на один перед Богом, в личных отношениях с Которым должны были решать свои духовные проблемы. И не следует негодовать по поводу старообрядческого фанатизма. Ведь и Лютер с Кальвином, по современным либеральным понятиям, -- мракобесы, консерваторы, реакционеры. Они действительно выступали против секуляризации, бюрократизации Церкви. На старообрядцев можно смотреть под тем же углом зрения.

Говоря о Реформации на Западе и старообрядческой "контрреформации" в России, следует отметить и основные различия между ними. И те, и другие возвращались к прекрасному прошлому. Только Лютер и Кальвин считали, что следует вернуться к апостольским временам, а старообрядцы -- к временам Святой Руси. И в том, и в другом случае совершался возврат к неискаженной вере, бывшей прежде. Если протестант возвращался к апостольским временам, то в своей теологии он должен был ставить снова все богословские вопросы, решенные Вселенскими Соборами. Для протестанта они не бесспорны, он вынужден заново обсуждать и догматы, и общие мировоззренческие проблемы. Идейная ситуация, в которой оказались старообрядцы, совершенно иная: они считали, что главные, принципиальные вопросы уже решены Отцами Церкви, богословской мыслью прошлого; их богословие является решением вновь возникших из-за изменившихся условий жизни практических задач, чаще всего обрядовых. С западной точки зрения, это даже и не совсем богословие.

Староверы "уходили в обряд", отгораживаясь от неприемлемой для них окружающей жизни. Однако в силу радикально меняющихся обстоятельств (отсутствие иерархии и правильно поставленного священства, враждебность в прошлом признаваемой благочестивой власти и т. д.) им не удавалось сохранить обряд в полной мере. Стремясь любой ценой сохранить обряд, веру, они были вынуждены принципиально менять и то, и другое. В своих духовных исканиях они неизменно решали вопрос: как, ни на йоту не отступая от дедовского наследства, теоретически сохраняя все как есть, жить в совершенно изменившихся обстоятельствах? Лютер утверждал, что следует отказаться от всех исторических наслоений, что единственным авторитетом является Священное Писание. Для старообрядца такая постановка вопроса звучит хуже любой ереси, но на практике в своей духовной жизни он смело отметал многие незыблемые в прошлом авторитеты, в поисках решения своих проблем обращался к Писанию и, как лютеранин, был вынужден полагаться на свой разум.

Размышляя над историей старообрядчества, поражаешься сочетанию, на первый взгляд, не сочетаемого: с одной стороны, поразительный динамизм, неоднократно имевшие место принципиальные изменения основ религиозной жизни; а с другой стороны, идеология, в основе которой -- отказ от любых нововведений, готовность умереть за "единый аз" (причем эта идеология очень многого требует: длительных богослужений, изнурительных постов, многочисленных норм и запретов в повседневной жизни). Старообрядец считал, что постоянно возвращается к Святой Руси, на деле же он, скорее, создавал ее по своему проекту.

И одно из главных, можно сказать, "революционных" отличий старообрядческого образа "Святой Руси" от представлений православного большинства заключается в принципиальном антиэтатизме, десакрализации светской власти, которая встала на сторону никониан и подвергала жестоким репрессиям ревнителей древнего благочестия. Монарх перестал быть для них помазанником Божьим, от средневекового пиетета перед властью не осталось и следа.

Логическим продолжением диссидентства церковного стало диссидентство гражданское, с весьма широким диапазоном -- от критического отношения к властям до полного отрицания государственных институтов. Принципиальные различия в старообрядческом нонконформизме объясняются разными ответами на один кардинальный для определения отношения к миру вопрос: исчезла ли из мира благодать из-за того, что вся церковная иерархия впала в ересь, или же иерархия, а, следовательно, и Церковь могут быть восстановлены, а вместе с ними в мир вернется и благодать? (То, что без Церкви благодати быть не может, не подвергалось сомнению.) Отвечая на этот вопрос, старообрядцы разделились на два основных течения.

Одни (в наиболее чистом виде немногочисленные беспоповские согласия: странники, бегуны) принципиально отрицают возможность возрождения священства и считают, что благодать навсегда исчезла из мира. Общее староверческое представление о том, что со времен Никона начался век Антихриста, у некоторых наиболее радикальных представителей было доведено до предела: они учили, что Антихрист уже телесно царствует в мире. При этом воплощением Антихриста объявлялись не только царь и господствующая Церковь, но и все законы и установления правительства, налоги, армия, деньги, паспорта, семья. Учение о телесном царстве Антихриста способствовало утверждению бродяжничества и скрытничества как наиболее благочестивого образа жизни, позволяющего избежать любых форм зависимости и подневольности.

"Непокорившимся быть антихристу повелено", "спасется лишь не покорившийся мучителю до самого судного дня" -- эти старообрядческие заветы для крайних радикалов означали: ни в чем не повиноваться живому Антихристу -- всероссийскому императору (а после 1917 г. -- генеральному секретарю). Этих крайних взглядов и в XIX, и в XX в. придерживалось незначительное меньшинство староверов, однако крайняя позиция отражает общее направление старообрядческих взглядов на власть. Да и сейчас, верные заветам отцов, некоторые представители беспоповцев в глухих заволжских лесах и сибирской тайге предпочитают обходиться без паспортов, пенсий и прописки. Среди радикалов возникли легенды, позднее ставшие общестарообрядческим фольклором, о сохранившихся неведомых благочестивых краях: Беловодье, граде Китеже, где "благоутишное пристанище и совершенное духовное смиренное житие". И убегая от мира в сокровенный град Китеж, праведный человек "духовно подобен убегающему от вавилонской блудницы, темной и скверной, -- мира сего, как Св. Иоанн Богослов в книге своей "Откровение", написанной о последнем времени, говорит: "Жена, сидящая на звере семиглавом, нагая и бесстыдная; в руках же своих держит чашу, полную всякой скверны и смрада. И подает ее живущим в мире и любящим ее, в первую очередь, патриархам, царям, князьям, воеводам и всяким власть имеющим".