Антон Горский - Русь: от славянского расселения до Московского царства

Символом «старейшинства» было сначала обладание Киевом, но после того, как в 1252 г. Александр Невский стал владимирским великим князем и сделал выбор в пользу Владимира как своей резиденции, Владимир фактически заступил место Киева, т. к. именно его избрал своей столицей «старейший» из русских князей. Надо полагать, что такое положение сохранялось и после Ярослава Всеволодича и Александра Невского, о чем говорит применение (хотя еще и эпизодическое) к владимирским великим князьям с начала XIV в. титула «великий князь всея Руси», ранее, в домонгольскую эпоху, прилагавшегося только к киевским князьям. [723]

Наконец, в-пятых, важным фактором стало перенесение в конце XIII в. в Северо-Восточную Русь места постоянного пребывания митрополита. Будучи само по себе следствием усиления Суздальской земли, пребывание здесь главы русской церкви еще более увеличивало ее престиж и делало оправданными претензии на то, чтобы именно в Северо-Восточной Руси находился и носитель высшей светской власти всех русских земель.

Как и в Черниговской земле, в Северо-Восточной Руси после нашествия произошло выделение княжеств, управляемых определенными ветвями местного княжеского рода (потомков Всеволода Большое Гнездо). Помимо них, существовало «столичное» княжество — великое Владимирское. [724]Последнее стало играть роль, сходную с ролью Киевской земли во второй половине XII — первой трети XIII в. Но, в отличие от последнего, для Владимирского княжества не характерно было «совместное» владение им князьями разных ветвей; здесь не было «частей», которыми владел не великий князь, — территория великого княжества полностью находилась под властью того, кто занимал владимирский стол. Это давало возможность одному из усилившихся удельных княжеств через владение великим княжеством Владимирским занять главенствующее положение на Северо-Востоке, что и произошло в XIV столетии.

И переход статуса общерусской столицы к Владимиру, и окончательное сложение свойственной для Северо-Восточной Руси второй половины XIII–XIV в. политической структуры связаны с именем Александра Невского, фигура которого в историографии последнего времени вызывает неоднозначные оценки. Этой теме посвящается следующий очерк.

Фигура князя Александра Ярославича (1221–1263), получившего у потомков прозвище «Невский» за победу над шведами на берегу Невы 15 июля 1240 г., всегда была в русском историческом сознании, выражаясь современным сленгом, «культовой». В последнее время в историографии все громче звучат суждения, направленные на «развенчание» этого исторического деятеля. По мнению английского историка Дж. Феннелла и поддержавшего его российского исследователя И. Н. Данилевского, Невская битва была «не более чем очередным столкновением между шведскими отрядами и новгородскими оборонительными силами из происходивших время от времени в XIII и XIV веках», [725]а т. н. «Ледовое побоище» 5 апреля 1242 г., где Александр одержал свою вторую главную победу — над немецкими крестоносцами, — нельзя считать «крупным сражением». [726]В то же время эти авторы утверждают, что Александр способствовал установлению на Руси ордынского «ига»: именно предательство им своих братьев Андрея и Ярослава, поднявших восстание против монголов в 1252 г., привело к окончательному оформлению отношений зависимости. [727]Самое же дискредитирующее Александра предположение было высказано А. Н. Сахаровым (в целом пишущем о деятельности князя с традиционным пиететом), предположившим, что Александр и его отец Ярослав Всеволодич во время нашествия Батыя на Северо-Восточную Русь в 1238 г. вступили с ним в сговор: именно в результате этого Александр и Ярослав не пришли на помощь Юрию Всеволодичу на р. Сить, а Батый не двинулся на Новгород (где княжил Александр); в пользу такой версии, по мнению автора, говорят «последующее восшествие на владимирский престол Ярослава, его особые дружеские отношения с Батыем, как и вовлечение Александра Невского в орбиту личных отношений с владыкой Орды». [728]

Начнем с касающегося хронологически наиболее ранних событий утверждения об измене [729]Александра и его отца в 1238 г.

Смог ли бы взойти Ярослав на владимирский стол после гибели Юрия, если допустить, что он не вступал в сговор с Батыем? Да, разумеется, т. к. он был следующим по старшинству из сыновей Всеволода Большое Гнездо и, соответственно, первым претендентом на владимирское княжение. Итак, «последующее восшествие на владимирский престол Ярослава» его сговора с Батыем доказывать не может. Как насчет «его особых дружеских отношений с Батыем»? Если в 1238 г. имел место сговор, они должны были бы сразу же проявиться. Вместо этого в 1239 г. один из Батыевых отрядов нападает на владения нового великого князя владимирского, разорив входивший в его землю город Гороховец (в 1238 г. оставшийся в стороне от военных действий). [730]Неужели Батый послал войска на союзника? Хорошие отношения между ханом и великим князем складываются только в 1243 г., когда Ярослав приехал по вызову Батыя в Орду и получил ярлык на великое княжение. С «вовлечением Александра в орбиту личных отношений с владыкой Орды» тоже не все ладится. При жизни отца Александр вообще ни разу не ездил к Батыю. После смерти Ярослава в 1246 г. он, следуя логике А. Н. Сахарова, должен был быть сразу водворен ханом на место отца. Однако взошел на владимирский стол Святослав Всеволодич, дядя Александра; последний же оставался в Новгороде. Только зимой 1247–1248 гг., когда к Батыю отправился младший брат Александра Андрей, Александр поехал в Орду вслед за ним и вступил в политический контакт с ханом. [731]«Гипотеза» А. Н. Сахарова, таким образом, противоречит фактам.

Неприход Ярослава и Александра на помощь Юрию объясняется особенностями ситуации начала 1238 г. Во-первых, вообще неясно, дошла ли к Ярославу в Киев весть от Юрия: путь туда из Суздальской земли был перекрыт монголами. Но если Ярослав и получил информацию, решиться на данный поход он мог бы только с помощью киевских воинских сил. Однако для киевского боярства такое предприятие в условиях продолжавшейся в Южной Руси междоусобной войны было нереально. А если бы Ярослав отправился только со своим «двором», это, во-первых, неизбежно привело бы к потере киевского стола (напомним, что когда Ярослав после гибели Юрия и завершения Батыева похода ушел во Владимир, Киев тут же был занят Михаилом Всеволодичем), во-вторых, было бы авантюрой в военном отношении. Что касается Александра, то он не мог в такой ситуации опереться на новгородские силы: расчетливые новгородские бояре не отправились бы в чужую землю сражаться с многочисленным врагом, их земле пока непосредственно не угрожавшим. Одного же «двора» Александра было недостаточно даже для сражения с относительно небольшим шведским войском (в 1240 г. на Неве, помимо княжеских людей, бился и отряд новгородцев).