Юлиан Семенов - Дипломатический агент

- Э-эй! Наш!

Архар рвался, бил его копытом, стараясь высвободиться. Но - напрасно. Охотник прижал его голову к камням, и через минуту подбежавшие Абдулали и Виткевич связали ноги козла веревками. Архар посмотрел на охотников красными, влажными глазами и вздохнул. Тяжело, по-человечески...

- Зверь тоже имеет сердце, - пояснил Ивану Абдулали, - он знает, что мы продадим его купцам, а те - ангризи. Чужие страны и для архара страшны...

Ахмед, сын лесоруба, добрался до охотников через полчаса. Он отозвал в сторону Абдулали и что-то негромко сказал ему.

- Гость может ехать в Кабул, - объяснил Ивану Абдулали.

- А кого же мне благодарить за время, столь приятно проведенное? - спросил Иван.

Абдулали посмотрел на Вахеда, Вахед - на Ахмеда. Тот приложил руки к груди и отошел в сторону. Тогда Вахед осторожно снял со своих рыжеватых усов приклеенные черные, и Виткевич сразу узнал Фатх-мирзу - названого брата наследника Акбара. Фатх был человек сказочной храбрости, ледяного спокойствия и великой силы. Дост Мухаммед доверял ему как себе. Самые трудные поручения выполнял Фатх, всегда оставаясь в тени, не требуя ни наград, ни славы.

- Пусть гость ничему не удивляется, когда вернется в Кабул, - сказал с усмешкой Фатх-мирза и пошел вниз, не оглядываясь.

Но Иван все же удивился: его одеяло, лежавшее на кровати, было прострелено в трех местах.

Тем же утром адъютант эмира был найден в своей постели задушенным. 9

- Ну, как охота? - спросил Дост Мухаммед Ивана, когда тот пришел к нему, как обычно, в десять утра.

- Очень интересная охота, - ответил Виткевич.

И ни эмир, ни Виткевич больше не говорили об этом в продолжение всей беседы. Начали они с того, что Иван рассказал Дост Мухаммеду о налоговой системе в России. Эмир слушал его, время от времени делая пометки в своей тетради.

- Слушай, русский друг, - неожиданно спросил он, - а как ты думаешь: нападут на нас англичане или все кончится маневрами на границах?

Виткевич посмотрел на Дост Мухаммеда и сжал губы.

- Мне трудно ответить на этот вопрос, ваше величество. Я не имею права отвечать на этот вопрос, потому что Великобритания дружественная России держава.

- Молодец!..

Оба замолчали. Потом Дост Мухаммед спросил:

- Россия поможет нам?

- Ваше величество, я считаю своим непреложным правилом честно отвечать и владыкам и рабам. Я хотел бы думать, что Россия будет помогать вам, но сказать определенно не могу, потому что происходящее в Санкт-Петербурге мне неизвестно. С полною точностью я могу сказать вам лишь только, что народ России всегда понимает, где правый, а где виноватый. Я твердую уверенность питаю в том, что все люди на земле братьями друг другу приходятся. Если бы мои друзья в России узнали афганцев так, как я, а афганцы узнали бы русских...

- Так, как я их узнал, - вставил эмир. Виткевич встал и поклонился. Эмир снова посадил его рядом с собой и попросил:

- Продолжай, друг.

- Я не знаю, что будет сейчас. Но я верю в то, что будет завтра. Завтра Афганистан с Россией братьями будут и друзьями не только потому, что соседи всегда друзьями быть должны, а потому, что народы наши сходны характерами своими и сердцем. А сейчас... Что же, сейчас я был бы счастлив, если бы мое правительство разрешило мне драться под вашими знаменами за ваше дело, потому что оно очень близко мне. Это дело свободы, а россияне считают его святым.

- Спасибо тебе, - задумчиво сказал эмир. - Мы, афганцы, умеем ценить друзей. Спасибо тебе, друг, - повторил эмир еще раз и положил свою жилистую руку на руку Ивана. 10

К Виткевичу Бернс пришел поздним дождливым вечером. Улицы Кабула, погруженные в темноту, казались мертвыми: ни единого звука не доносилось из домов, только собаки тонко повизгивали, недоумевая, почему в небе нет луны.

Увидав Бернса на пороге своей комнаты, Виткевич безмерно удивился.

- Здравствуйте, господин Виткевич. Простите за столь позднее и бесцеремонное вторжение. Но так лучше: и для меня и для вас. Вы разрешите мне войти? - И, не дожидаясь ответа, Бернс вошел.

Он сбросил накидку, положил ее на спинку стула. Сел, забросил ногу на ногу и, быстро осмотревшись, заметил:

- А все-таки вы обманщик, дорогой посол.

- В разговоре со мною прошу вас соблюдать вежливость, полковник.

Бернс удивился.

- Это вы про обманщика? Пустяки, право же. Но если это столь для вас неприятно - примите мои искренние извинения. Чудесно! Теперь я повторю снова и с еще большим к вам уважением: вы обманщик.

Иван поднялся. Бернс, как бы не замечая этого, продолжал:

- Вы провели меня в Бухаре в первый раз. А здесь не только провели, но, как говорят знатоки бриджа, переиграли. Не горячитесь, пожалуйста. Давайте уговоримся не следить за терминами. Будем говорить откровенно - на обоюдных началах, ладно? Вы понимаете, господин посол, что вы наделали? Нет? Хорошо, я объясню вам, тем более что все это просто до чрезвычайности. Я, Александр Бернс, а в моем лице Великобритания, должен уйти из Кабула лишь только потому, что сюда пришли вы и сумели понравиться правителю Досту больше, чем я.

- Кто вам мешает нравиться? Подкрасьте губы, насурьмите брови, и из вас мужчина хоть куда, - грубо, в тон Бернсу, ответил Иван, - но весь этот разговор мне непонятен и...

- Что "и"? - быстро спросил Бернс. - "И" буду говорить я. Именно я, потому что мне известно о вас все, даже то, что вам самому неизвестно. Посол, - Бернс растянул губы в досадливой усмешке, - под надзором полиции. Смешно, не правда ли?

Где-то, в двух местах сразу, затрещали сверчки. Они были как музыканты в хорошем оркестре: когда уставал один, другой подхватывал его песню с новой силой. Бернс, услыхав их, замолчал. Потом, вздохнув, просто, без иронии спросил:

- Вы знаете, что ждет вас в России? Конечно, не знаете. Я знаю. Мне почему-то близка ваша судьба, Виткевич. Меня, словно противоположный полюс магнита, тянет к вам. Но довольно редко в основе человеческого притяжения скрыта столь резкая полярность, как у нас с вами. Я знаю себе цену, господин Виткевич, у меня очень большая цена, но вы мне особенно импонируете именно теми качествами вашего характера, которые у меня - к счастью ли, к горести ли, не ведаю - отсутствуют. Да не смейтесь вы, черт возьми! Я шотландец, я умею трезво оценивать свои поступки и мысли. Когда я вижу, что поступок мой нелеп, но неотвратим, - я человек страсти, - мне остается только шутить над самим собою, а занятие это весьма тягостное...

Увидев, что Виткевич слушает его с усмешкой, Бернс прервал себя:

- Я отвлекся: я не на смертном одре, и поэтому искренность моих слов может вызвать у вас одно лишь недоверие и излишнюю настороженность. Итак: я хочу предложить вам иное решение нашей партии. Я хочу предложить вам должность секретаря русской миссии в Тегеране. Хотите?