Юлиан Семенов - Горение (полностью)

...Вспомнив Дзержинского, вспомнив его зеленые глаза (отчего-то именно это в первую очередь), Николаев позвонил в Московский комитет и предложил свои услуги: поехать в Лодзь, Петроков и Варшаву, найти там оппозиционеров, обсудить с ними окраинный вопрос и дать руководству партии исчерпывающие по этой проблеме разъяснения. 22

Товарищи! Сегодня раздался первый залп по варшавскому люду, не со стороны облеченных в мундиры царских живодеров, но со стороны Польской национал-демократии.

Вооруженные босяки из национал-демократии, без предупреждения, без холостых выстрелов - как делают это иногда царские войска - открыли стрельбу по демонстрантам. Не привыкшая к мысли, что "польские патриоты" в состоянии убивать безоружный польский народ, толпа разбежалась в панике, а на поле национал-демократической славы осталось несколько тяжело раненных жертв из польского люда и в том числе старец и женщина.

На Кавказе царское правительство отобрало оружие у армян и разрешило вооружаться татарам; у нас правительство преследует всякого рода оружие у польских революционеров и заведомо позволяет вооружать живодеров из национал-демократии.

Граждане! Мы еще раз подтверждаем, что со времени железнодорожной забастовки со стороны солдат не последовало ни одного залпа в народ.

Национал-демократия заменила царское правительство. Итак, положение теперь ясно для каждого. На сторону царских палачей стала национал-демократия, заступая правительство в убийствах беззащитного люда. Отныне уже никому не разрешается делать различия между правительством и черносотенной национал-демократией.

Пролитая польская кровь будет отомщена!

Смерть палачам национал-демократам.

Да здравствует революция!

Социал-демократия Королевства Польского и Литвы.

Егор Саввич Храмов собрал друзей, дружинников "Союза русских людей" за полночь, сразу, как только вернулся из Санкт-Петербурга.

Встреча с Александром Ивановичем Дубровиным, председателем Главного штаба "Союза", долгая беседа с Треповым, отчет, представленный Глазовым о том, какие партии поддерживаются министерством внутренних дел, какие н а б л ю д а ю т с я, каким не верят, против каких ведут борьбу, каковы программы "кадюков" и "октябристов" - живчики, эти "октябристы", хотят утвердить свою власть в д е л е с Европой, торговлю хотят в свои руки забрать, позволяют себе дружбу с полячишками, жидовней не брезгуют, норовят подчинить своим интересам трон, желают вертеть Верховной властью в своих корыстных целях; для них Россия, дух ее - вторичен, они на Запад смотрят, они даже социалистов согласны в думу допустить - не то что милюковских "кадюков", все это Храмова ожесточило, заставило подобраться - власть о б м я к л а, в либералов играют; пирушки с друзьями прекратил, не до застолий - каждый день чреват всеобщим крахом.

"Кнут надобен на всех, кто болтает социалистическую гадость, - задумчиво говорил Храмову Дубровин, - без кнута нельзя, не готовы мы к тому, чтобы каждый по своей воле жил; только если сообща будем - удержим в руках. А чтобы стада на сочные поля вывести, нагул им дать, пастух щ е л к а т ь должен кнутом-то... Наш пастух не щелкает - молчит себе да слушает. Время подошло нам, истинно русским патриотам, себя заявлять - громко, во весь голос".

Медик Дубровин, суматошно отслужив армейскую лекарскую службу - часто менял полки, не хотел отрываться от Петербурга, да и в Болгарию боялся попасть: Шипкой, конечно, восторгался, однако воевать не воевал, трижды избежал отправки, сказывался больным, - решил было пойти в науку, стать адъюнктом, однако на экзаменах срезался. Жена профессора Устьина, который г о н я л по анатомии, была дочкой в ы к р е с т а. Тогда Дубровина и стукнуло евреи его не пускают в адъюнктуру, порхачи горбоносые. Шок был столь силен, что выразился постепенно в манию, в навязчивую идею.

Однако говорил Дубровин прекрасно, любил сирых и убогих, помогал им наследство, полученное от родителей, и приданое жены позволяли; знал историю России, был фанатично религиозен, великолепно пел на клиросе и постепенно стал известен в кругах тех, кто требовал чистоты крови. Конкурентная борьба среди купцов принимала любой в о р о т о к - лишь бы повалить соперника в деле. А соперники - еврейские буржуа, гнойно процветавшие в ссудных кассах, польские фабриканты и финские помещики - Дубровина не страшились, жили под защитою жандармерии, детей учили в университетах, отдыхали в Ницце. Вся дубровинская кровожадность, таким образом, обрушивалась на головы польских рабочих, финских крестьян и еврейской бедноты, затиснутой за унизительную черту оседлости.

- Надобно поворачивать Царское Село к нагайке, - повторял Дубровин, - надо выжигать инородцев каленым железом, они все заговор против русского духа плетут, они Варфоломееву ночь готовят. Надобно, чтобы государь д о з в о л и л - мы сделаем. Не дозволит - партизанить станем, не перевелись еще на Руси Пожарские.

Трепов, слушая Дубровина, раздраженно перекладывал на столе бумажки согласный во всем с позицией маньяка, он, тем не менее, обязан был отстаивать официальную позицию Царского Села. Поэтому санкт-петербургский диктатор Дубровину и Храмову отвечал уклончиво:

- Чего вы хотите? Все говорят, бранятся, прожектерствуют, а предложений реальных никто не вносит. Есть у вас план? Не партизанский, а точный, реальный, до мелочей рассчитанный? - Словно бы испугавшись, что Дубровин на его вопрос ответит утвердительно, Трепов быстро продолжил: - Нет ни у кого планов, базирующихся на истинной государевой воле: народу - закон, ласка, убеждение; врагу - беспощадность. Думайте, господа, думайте и болтайте поменьше...

Сейчас, в кругу единомышленников, Храмов дал волю.

- Вот что, - сказал он грозно, словно бы продолжая крутую беседу с кем-то другим, - хватит нам тут всем баклуши бить да манифестации с хоругвиями выхаживать: время действия приспело. Власть хочет, видишь ли ты, и рыбку съесть и сытым сесть, то одним поклонится, то другим. Коли мы себя не спасем никто не спасет. Словом, собирайте дружинников, на Тамке собирайте, место там тихое, хорошее; списки заранее составьте: где кто из социалистов и кадетов живет, куда захаживает - дворники в этом помогут, и в полиции у нас симпатиков довольно. Один налет - часа в два-три надо уложиться - всем головы посворачиваем. Полиция прибудет, когда все будет кончено, и наши люди успевают скрыться. Дознание пустим по такому руслу, что ссохнется оно, захиреет. Во время налета - никаких церемоний или там разговоров - пулю в лоб, и точка. Дзержинский, Ганецкий, Сонька-модистка, - этих в первую очередь, с их и начинать. Людям нашим объясните: полячишки, жидовня, предавшиеся им русские социалисты - твари, нехристи, японские агенты, коли их сейчас пощадим, они нам потом головы посымают. Объясните: изничтожая их - спасаем православный дух наш. Возражать кто станет? Может, предложения будут иные? А? Может, кто думает по-другому? Можно ведь и по новому, октябрьскому закону жить - тихо можно жить, затаенно...