Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Ваша убежденность сродни христианской, значит, вы о б р е ч е н ы на то, чтобы проповедовать. Я знаю теперь Ваше отношение к Богу, но и Вы знаете мое к Нему отношение - спор бесполезен. Вы вправе не соглашаться, но переубедить меня нельзя. После разочарования в любви, которая вблизи совсем иная, чем в представлении, настала пора краха последнего, определившего м о ю д р у ж б у с Поповым. Я решил, что в мире жестоких людей, алчных в любви, жестоких дома, несчастных в работе, мыслящему человеку остается один лишь путь - горького и отстраненного индивидуализма. Я придумал себе - после Ницше, конечно, - схему бытия. Я полагал, что спасение - в бегстве от грязи мира в лирику самого себя, ведь никто так себя не любит, кроме как "я", правда ведь? Я, впрочем, не отношу это к людям Вашей идеи. Вы апостолы веры, вы несете Крест. Я же говорю о множестве. Индивидуализм - это бунт бессильных. Я понял это, когда Счастливая Судьба даровала мне несколько дней, проведенных под одною крышей с Генриком Сенкевичем. Его называли индивидуалистом, он действительно был одинок, но, увидав его вблизи, я понял, как далек от него, потому что хоть и был он один, но отдавал себя всем. А что я мог отдать другим, кроме самого себя? Это очень много - "сам ты", коли голова твоя полна песнью, как у Мицкевича, или формулами, как у Склодовской. А чем был полон я? Тем "самим собою", что мал, сломан, обманут и находится в рабстве с детства, которое с годами превратилось в рабство у самого себя. Глядя на Сенкевича, я понял, что лишь одно, лишь литература может помочь мне разорвать рабьи оковы страха. Но ведь Богу дано Богово, а я даже не был Юпитером. Параллельно неудачам на литературном поприще росло тщеславие. Человек, наделенный талантом, которого все знают и чтут, про которого обыватели считают, что ему все разрешено, на самом-то деле не разрешает себе ничего, что входило бы в конфликт с моралью; лишь маленькие люди с большим тщеславием позволяют себе все. Я был таким. Я начал позволять себе все, и на этом меня взяли за руку. И появился Попов. Мы с ним б о л т а л и обо многом и обо многих. И я доболтался до того, что отправил на смерть Стефу Микульску. И верил - это правда, - что в ее гибели виноваты Вы. Наверное, я поступаю трусливо и мелко, что ухожу, наверное, честно было бы прокричать всем о том, что я узнал, рассказать о Попове, Стефе, о том мире коварной, доброй, респектабельной лжи, в котором я жил, успокаивая себя тем, что жизнь - щедрый кредитор, что придет удача, а за нею слава, и я смогу расплатиться по всем долгам одним махом. Так не бывает. Но я хочу верить, что в будущем таким искалеченным уродам, каким стал я, не останется на земле места. Я верю, что Ваша нравственность распространится по миру. Люди изнывают оттого, что повсюду царствует сытая безнравственность. Люди ждут Света, они ведь рождены, чтобы царствовать над природой, а не подчиняться ей. Я хочу еще раз предупредить Вас, Ян Эдмундович, что в Стокгольме развивает активность мой "друг", начальник Попова, некий Груман (или Громан), выдающий себя за дипломата. Я не знаю, где он сейчас живет, но он привез, как я уже сказал Вам, не только меня - смотреть за Вами, знакомиться с Вами, р а с п о л а г а т ь Вас. Один раз, однако, Груман пришел ко мне, когда Вы были на заседании съезда, из чего я заключил, что за Вами и здесь следят, причем, сдается мне, шведские полицейские. Предпримите шаги - мне показалось, что не поверили Вы мне. Верьте. Спасибо за то, что Вы смогли напечатать в "Дневнике" ту страшную историю злодейства, свершаемого под скипетром царя-"освободителя". Вы спрашивали меня, поймут ли люди, что это о покойной Стефе; у нас научены читать между строк, а тут и без этих спасительных междустрочий все ясно. И это мое письмо поможет все поставить на свои места. Ведь это я рассказал Попову, что Стефа пойдет по Маршалковской, к Яну Баху, несчастному сапожнику, и каблучки ее...

Прощайте. Письмо оставляю у портье. Вы вправе использовать его где и как хотите.

Леопольд Ероховский".

...Глазов письмо сложил, аккуратно спрятал в карман - перехватил чудом. Забеспокоившись отсутствием Ероховского, его странным видом во время прошлой встречи, пошел в отель - от филеров зная, что Дзержинский с Лениным, Лядовым и Богдановым отправились в финскую баню, - сыграл забывчивость перед доверчивым портье, сказал, что Ероховский попросил его передать письмо господину Кжечковскому, вышел из отеля, отправился в кафе, облюбованное им на набережной, здесь-то все и открылось ему, и сидел полковник Глазов возле окна, смотрел на огромный залив, по которому медленно плыли белопарусные яхты, смотрел из-за занавески, страшась, что сюда может зайти Дзержинский, и узнает его, и станет ужас, и давящая безысходность поднялась в нем, такая серая, что даже паруса показались ему блеклыми, и красные шторки в сборочку, и синее холодное море, и белые чайки, и даже затылок жгучего брюнета, сидевшего за соседним столиком.

"Что ж делать-то, а? - думал он. - Два дня Ероховский посидел с Дзержинским и отринул все прежнее. Есин не в счет, мелкий маклер, а этот мыслил. Неужели все мыслящие пойдут за Дзержинским? Как их удержать? Разве их тюрьмою запугаешь? Неужели все кончено? Крах? Все?"

Глазов услышал в себе ответ, и ответ этот был однозначным, и, чтобы заглушить э т о, он начал громко передвигать большую пепельницу, но тут к нему подскочила ф р ё к е н, дикие люди, у них бабы обслуживают, пепельницу из рук выхватила, решила, что с окурками, и поставила новую, чистую.

Глазов даже головой замотал, как собака в чумке, ощерился, прикусил нижнюю губу.

"Да, - позволил он себе услышать себя самого. - Да, все кончено. Но для такой страны, как Россия, это о к о н ч а н и е может быть долгим, на мой век хватит. Тянуть, тянуть, из последних сил тянуть, пока только можно тянуть, господи, только б подольше не кончалось! Расплата будет такой, что и представить себе нельзя, да и не надо пытаться - с ума съедешь".

"СТОКГОЛЬМ ДЕЛОВАЯ МОЛНИЯ ПОВЕРЕННОМУ ДЕЛАХ СТЭЛЬ-ГОЛЬШТЕЙНУ СОБЛАГОВОЛИТЕ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ОТОБРАТЬ ОБЪЯСНЕНИЯ У ПОЛКОВНИКА ГЛАЗОВА ПО ПОВОДУ ЕГО НЕДОПУСТИМОЙ НАСТОЙЧИВОСТИ В ПЕРЕПИСКЕ С МИДОМ ТЧК СТОЛЫПИН ТЧК".

"ПЕТЕРБУРГ ДЕЛОВАЯ МОЛНИЯ ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СТОЛЫПИНУ ТЧК МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ ПЕТР АРКАДЬЕВИЧ ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК ПО СЛОВАМ ПОЛКОВНИКА ГЛАЗОВА ЗПТ ОН НАМЕРЕН ВОЗДЕЙСТВОВАТЬ НА ШВЕДСКУЮ ПОЛИЦИЮ ЗПТ ИСПОЛЬЗУЯ ТЕКСТ ДОГОВОРА О БОРЬБЕ С АНАРХИСТАМИ ЗПТ ДАБЫ ДОБИТЬСЯ ВЫДАЧИ РУССКИМ ВЛАСТЯМ УЧАСТНИКОВ СЪЕЗДА СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ ЗПТ ИМЕЮЩЕГО МЕСТО ЗПТ ПО СВЕДЕНИЯМ ГЛАЗОВА ЗПТ БЫТЬ В СТОКГОЛЬМЕ ТЧК ВАШЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА ПОКОРНЕЙШИЙ СЛУГА СТЭЛЬ-ГОЛЬШТЕЙН ТЧК".

"СТОКГОЛЬМ ДЕЛОВАЯ МОЛНИЯ СТЭЛЬ-ГОЛЬШТЕЙНУ ТЧК НАУЧИТЕСЬ ЭКОНОМИТЬ ШИФРОСВЯЗЬ ТОЧКА МЕНЬШЕ ТИТУЛОВ ТОЧКА СТОЛЫПИН ТОЧКА".